КАТИНЫ ЗВЕРИ


/самая правдивая сказка/
 
Мишку зовут Михалываныч, мышку - Мариванна. Сами судите, кто из них больше, а кто меньше, - я вам только скажу, что Михалываныч доедает за Катей завтрак, обед и ужин, когда она болеет гриппом, а Мариванна - когда Катя здорова, просит добавки и вылизывает тарелки. Может быть, от последней добавки остаются крошки, - иначе в Мариванну трудно поверить. Ну, верьте, не верьте - ваше дело. Живут они порознь: Мариванна в корзинке с луком, Михалываныч полёживает в гостиной на полу, так что гости ходят по нему и удивляются, отчего это он всегда такой грустный. Впрочем, гости ходят по нему так редко, что ему не о чем и грустить. Мариванна, 1982 г.


А ещё есть у Кати игрушечный телефон. Она не успела его разобрать, чтобы узнать, настоящий он или игрушечный, - потому-то чудеса в нашем доме и не перевелись. Мариванна с Михалыванычем недаром предпочитают наш дом всем другим домам, где живут слишком любопытные дети. Конечно же, и Катя любопытна: её, например, так и тянет к луковой корзинке, - а Михалыванычу на днях она рассказала такую страшную историю, что он зарычал. Вы думаете, эта страшная история - правда? Рычите, если хотите. А я не буду. Потому что всё она выдумала. А для чего? Чтобы узнать, какой у Михалываныча голос: тонкий или толстый. Опять-таки из любопывства. Зато она бы никогда в жизни не остригла Михалыванычу хвост, чтобы узнать, вырастет ли у него новый. А именно так и поступила наша маленькая соседка, остригшая хвост своей кошке. А уж про Мариванну я и не говорю: на её хвост не покусилась бы никакая соседка, как бы она ни была любопытна. Хвост Мариванны не просто хвост, метла, шлейф, гордость всего подполья. Он - циркуль, которым она отрисовывает себя от обыденного,что может приключиться с самой обыкновенной мышью в самой обыкновенной луковой корзинке. Не знаете, что такое циркуль?! Ай-ай-ай, а ведь вы уже в первом классе. Так вот в нашей необыкновенной корзинке лук - золотой. Он такой нарядный, такой шёлковый. У луковиц на затылке - по зелёной косице. Все плачут от жалости, когда приходится их раздевать. Мариванна в корзинке - главная. Стоит ей махнуть хвостом, как луковицы боязливо зашепчутся. Она посылает их с поручениями то в буфет, то на книжную полку. Не дай бог им задержаться в пути хоть на минуту. Однажды на луковицу наступил монтёр, пришедший чинить звонок. О растянулся от вводной двери до балкона и с перепугу починил совершенно новый утюг. Им теперь не погреешь поясницу, зато можно выгладить рубашку. Всё равно провинившуюся луковицу казнили: изжарили вместе с картошкой. Да у Мариванны целое королевство! Ах, не хватает только короля.  
Чудеса начались с того, что ей срочно понадобился король. Вынь да положь ей короля, причём Мышиный король был мышью заранее отринут. Вы знаете, дети, до чего перепутались сказки. Крикнешь "Король!", - сорок королей откликнется, если не все пятьдесят. Мышиных королей не так уж много, но и они попадаются. У Кати в кувшине... Катя, я не собираюсь выдавать наши дошкольные секреты, - но почему я должна скрывать от детей, что наш Мышиный король был мастер на все руки! Он и вправду умел немало,- от короля, всю жизнь просидевшего в кувшине, большего и не требовалось. Во-первых, он попыхивал вонючей трубочкой. Детям казалось, что трубочка пахнет сушёными лягушками, и они низа что не хотели сознаться, что сушёные лягушки скверно пахнут трубочкой Мышиного короля. Во-вторых, он умел исчезать из кувшина и снова в нём появляться у всех на глазах. В-третьих, все вокруг тотчас начинали хохотать и плясать, как только кувшин вынимался из шкафа. В-четвёртых, взрослые о нём ничего не знали и не узнают, а дети... Детям так хочется чуда, что они нас не выдадут. Словом, Мариванне Мышиный король не пришёлся по вкусу. Достаточно вспомнить, кто такая сама Мариванна, чтобы её оправдать и не считать очень уж привередливой. В луковой-то корзинке ей ни с кем не хотелось делиться мышиным могуществом.  
А вот просто бы короля. Хорошо бы с усами, но сойдёт и без усов. Он бы воевал с тараканьей пехотой, муравьиной конницей, мушиной авиацией... с кем бы ещё ему повоевать,а? С громадным серым котом из второго парадного! Серый кот хоть и не ест мышей, зато с каким аппетитом на них охотится. Но машо ли с кем мог воевать король, о котором с самого утра в среду мечтала у себя в луковой корзинке бедная Мариванна. А королевой, естественно, была бы она, уж она бы заткнула за пояс всех окрестных королев.  
Михалываныч вздыхал по ночам, посасывая ножку от тумбочки, на которой стоял телевизор. У него не было ни одной собственной лапы, и ножку от тумбочки он посасывал не от хорошей жизни. Зато какие замечательные мысли водились по ночам в его дремучей голове! Не то, что бы собственные, но всё же и не Мариваннины. Он думал: зачем Мариванне король, королевство, корона, когда у неё есть целых четыре лапы? Он не был собственником и на лапы не претендовал, но от той единственной, которую сосут медведи в берлоге, не отказался бы, уж вы мне поверьте. Что касается королевской утвари, то она его только раздражала. Ведь он был к тому же убеждённым республиканцем. Как, вы не знаете, что такое... и вам не впрок патриотические пятнадцатиминутки по четвергам?! Какие глупые дети. Нет, честное слово, Мариванна казалась ему странным существом. Спрашивается, могла ли возникнуть дружба между мышкой и мишкой? Но и вражда никак не разгоралась. Мишка покрывал себе пол в гостиной, а от гостиной до кухни было так далеко.  
Итак в среду Мариванна всерьёз задумалась о своей судьбе, а в четверг Катя объелась мороженого и слегла. Жадность ещё никого до добра не доводила, - но жадность жадностью, а болезнь болезнью. Что-то было в её краснокожей лихорадке сном, что-то бредом, что-то сказкой. Как теперь разделить? Началось с того, что зазвонил телефон. Не тот взрослый, что висит в коридоре, хоть я и сняла сперва ту, взрослую, трубку. В ней скучно-прескучно гудело, и я её повесила на такой обыкновенный, невзрачный рычаг. А Катя тем временем проснулась, потянулась, зевнула и заалёкала в свой телефон, вы же помните. И - запищала в ответ Мариванна. Я не слыхала писка, но разве трудно догадаться, что Мариванна пищала, а не басила, не рявкала, не рычала. Ведь это ей, а не Кате понадобился король, и она спрашивала, не найдётся ли короля среди Катиных знакомых. Катя утаила Мышиного, и правильно сделала, вы знаете почему, - а другого у неё не нашлось. Не нашлось также ни одного наследного принца, - все мальчики в первом классе оказались самого честного происхождения. Несколько сплюснутых королей сидело в колоде карт, - но они бы все перессорились за право владеть королевством золотых луковиц. А главное, за ними зорко следили ревнивые пиковые и прочие дамы из той же засаленной колоды. Впрочем, она у нас не засаленная, так как ев у нас вовсе нет. Тем не менее легкомысленным карточным королям не так-то просто было бы улизнуть. Да, а шахматы! Два короля в одной клетчатой коробке! Давайте не будем считать королев... Мариванне стоит немного подучиться, и она выиграет любого. Но с кем бы ей сыграть партию? Катин папа со мной никогда пе играет, станет он возиться с мышами. С мышами он играет в одну-единственную игру: в мышеловку. Заправляет мышеловку докторской . колбасой, а умная мышь в неё не попадается. Ему и в шахматах требуется умный партнёр. Нет, Катин папа не годится. С Катей Мариванна и сама не сядет, Катя только и умеет в крестики-нолики, а из шахмат строит пирамиды. Ну, а с меня достаточно того, что я согласилась рассказать вам, как было дело.  
А дело было так, что пришлось-таки Мариванне свести дружбу с Михалыванычем: попытаться выиграть у него белого короля. Белого короля она предпочитала чёрному в надежде  
покончить с серостью. Не сладко живётся серым мышам, от кого только не приходиться  
отбиваться сироткам. А белых - тех продают на рынке! Да это ещё что - продают.  
Покупают!! Жить за пазухой позволяют, щекотать хвостом в носу, - а крошки не ей за  
Катей, а Кате за ней доедать... тут мышь переборщила. Совсем зарвалась и зазналась мышь  
по имени Мариванна. А ей ещё только предстояло выиграть белого короля.  
В полночь загромыхала колесница. Я как раз собиралась дать Кате сладкое лекарство, то есть, вернее, горькое, и вижу: едут шахматы на шести луковицах, и восседает на них Мариванна в шляпе с воробьиным пером. А колесница - трёх-трёх в гостиную, да по сонному Михалыванычу как зашебуршит. Он и пробудился, ножку от тумбочки с этакой неохотой выплюнул, ждёт. Мышь слезла, шлейф свой торжественно расстелила, перо воробьиое поправила. В шахматы, мол, сыграем, увалень! А медведю слаще малины ласковое обхожденье. Тому, кому слаще малина, трудно объяснить, на что именно рассердился медведь, но вы-то меня понимаете. Не знаю, как там они играли, - а когда вернулась от Кати, в гостиной вдруг захрипело, захлипало, закашляло. Я туда. А Михалываныч уж весь посинел, языком не ворочает.Смотрю, а шахматы в кухню едут, да прихрамывают, одной луковицы не хватает. Михалыванычу в пасть заглядываю, - там, как раз поперёк горла. Я её вытащила - недостающую шестую луковицу, - и всё сразу уразумела.

Ясно же, как божий день: мышь у медведя  не только белого короля не выиграла, но и сво его чёрного проиграла. И рассвирепела, вместо того, чтоб со стыда сквозь пол провалиться. Желаю, кричит, короля! Обоих королей! Всех королей в мире!!! И из пушки луковицей как выпалит, прямо в глотку доброму нашему Михалыванычу. Он и захрипел, я вовремя подоспела. Хнычет мишка, ворочается, пить просит. Чаем его напоила, чтоб пропотел. Липовым. Я и Катю поила. А уж колесницу не догнала, укатилась на ней, на хромой, зловредная мышь. Я и сама после таких передряг не скоро заснула, и потому проспала всё утро; просыпаюсь, - ветер окна настежь раскрыл, но сквозняк не страшный, горячий, пылинки на солнце отплясывают майский танец, жуки, шмели, стрекозы так и снуют по комнате, меня ни капельки не боятся; да меня никто не боится, даже Катя, хоть я и не прочь её иногда припугнуть. Когда Катя была совсем крошечная, - вся помещалась на двух ладонях, - можно было вынуть пёрышко из подушки. Что-то такое она про пёрышки знала, но потом забыла. Дети вообще знают гораздо больше взрослых, вовремя не умеют об этом рассказать, а потом забывают. Для того, чтобы всё на свете важное перезабыть, достаточно выучить наизусть таблицу умножения. Таинственное и точное никак друг с другом не убиваются. Ах, да какие там перья, Катя не боится усатого полицейского в оттопыренной синей куртке, а ведь у него под курткой - мы видели собственными глазами - целый оружейный склад, может быть, нет танка, но уж без танка он как-нибудь обойдётся. Так что боится ме-ня одна Мариванпа: догадывается, что ночное побоище никому из нас не приснилось, а произошло наяву. Десятый раз луковицы пересчитывает, - и всё той одной не хватает, в мишку выпаленной. Надо ли вам, друзья мои, ещё раз говорить о том, куда она подевалась. Я бы на месте Михалываныча не стала глотать её целиком, а хорошенько бы разжевала. Да заела бы мёдом. Испытанное средство от кашля - лук с мёдом, Михалыванычу не повредило бы. Но медведи народ отходчивый, не умеют подолгу сердиться. А мышь тем временем думала, как бы не попасться мне на глаза - уж я-то не медведица! - и как бы ей всё-таки заполучить короля. Уж ей теперь всё равно было: белого, чёрного, Мышиного. А только Мышиный на сей раз исчез вместе с кувшином. В кувшине была русская пятикопеечная монета, - и она исчезла. А что купишь па неё в Америке... Инфляция, дети, - это когда очень, очень много денег, а нужно ещё больше, чтобы купить булку. А не то её придётся украсть.Мышиный король так и не узнал, что такое инфляция. А шахматы папа убрал в шкаф и запер. А карт у нас в доме, как вы уже знаете, не водилось. А Мариванне было невтерпёж... Вдруг...  
Тут пора затаить дыханье, зажмуриться... В окно влетела пёстрая бабочка. Я не умею рисовать, а Катя ленится,- а то бы вы все увидали, какие у бабочки большие и разноцветные крылья, на каждом - по весёлому, любопытному глазу! Сядет на занавеску, поморгает. У нас нет занавесок, но это неважно. Можно сесть на кухонное полотенце, и оно затрепыхается от радости. А ум если мы с вами дошли до кухни, то почему бы не вспомнить и о Мариванне. Мариванна пошевелила усиками, приподняла ушки и сразу же услыхала:  
- Мама, мама, да ведь это королёк! Королёк! Королёк!  
Катя захлопала в ладоши и залпом выпила горькое лекарство, позабыв состроить рожу. Лекарство было не горьким, а сладким, но всё равно считалось горьким и противным, и без рожи Кате было так же трудно обойтись, как дворнику без мясорубки. И тут она выздоровела. Все сразу поняли, что дело не в сладком лекарстве, а в том, что бабочка - королёк, что сказке нашей далеко до конца и что болеть нам некогда, ведь мы не хотим плестись в хвосте у событий и узнавать обо всех новостях тогда, когда они уже состарились.  
Мариваниа встрепенулась, надела фартук, потёрла лапкой о лапку.  
- Нусссс, мой королёк, мой... как бы это ему пыль в глаза пустить, пыль, пыль...  
В прошлую субботу я вытерла всю пыль, и её ещё не накопилось столько, чтобы можно было пустить корольку в глаза. Мариванна решила испробовать муку, но и муки не нашлось, была крупа. Тогда-то и приказали двум луковицам смолоть горсть крупы. Два часа и восемь минут трудилась мельница. Луковицы вспотели и разделись догола. Их одежда сейчас же отправилась в кладовую Мариванны: ей понадобилось приданое, ведь она выходила замуж за пёстрого королька. Правда, они до сих пор не были знакомы.  
Я ничего не знаю о том, как они познакомились. Должно быть, это случилось на балу, на широком кухонном подоконнике, где в цветочном горшке подрастал лимон. Королька усадили на гладкий, полированный листок и угощали коктейлем из трёх позавчерашни дождинок. Корольку коктейль не понравился - показался чересчур крепким. Да, дождик трёхдневной выдержки - это вам не стакан лимонада. Корольку вообще на балу не понравилось: пузатые луковицы не умели танцевать, а только угодливо улыбались от уха до уха, стоило Мариванне сморозить очередную глупость. А она их морозила через каждые две минуты. Например, она сказала, что у её прабабушки, летучей мыши, тоже были крылья, вот почему они с корольком двоюродные брат и сестра. Вероятно, затем, чтобы укоротить родство, она швырнула ему в глаза горсть грязноватой муки. Кому бы из вас понравилось столь панибратское обхожденье! Королёк засмотрелся в окно. Вот где было раздолье: летай, пой, танцуй, ходи колесом. Всё это проделывали под окном курчавые негритята. А изумрудная майская травка прямо на глазах била из земли. Лимон качался от слабости и тоже льнул к жаркому, солнечному стеклу, рискуя жизнью. Он ведь мог сгореть или, по крайней мере, засохнуть. Он привстал на цыпочки, поднял кверху зелёные ладошки. Но в форточку даже и не дуло. Если бы лимон умел говорить, он позвал бы меня на помощь. Но меня не надо было звать, я и сама не люблю запертых форточек. И только я её отворила, лимон выпустил на волю пёстрого королька. Они успели подружиться, пока королёк сидел и скучал на балу, и понимали друг друга без слов. Иного ли у вас таких друзей, дети? Многие ли из них отпускают вас на волю, а сами так и остаются навек взаперти, потому что, скажем, не умеют летать?  
В ту же ночь Мариванна подгрызла лимон, не успевший стать деревцем. Отряд луковиц затоптал его поглубже в горшок, лишь один зелёный листок дополз до поверхности, чтобы со мной попрощаться. И сразу же умер. Я дала себе слово, что посажу кактус на его могиле. Или розу с ядовитыми шипами, - жаль, нет таких роз. Я унесла луковую корзинку в коридор, надеясь, что хоть наполовину рассчиталась с гадкой мышью. В коридор захаживает соседская копка со стриженым хвостом, - не думаю, что она подобрела с тех пор, как её остригли. В мышеловку-то хитрую Мариванну ничем не заманишь.  
Вы полагаете, что на этом всё кончилось? Ничего подобного. Королёк с запорошёнными глазами летал теперь не как хотел, а кругами, а летатькругами - это значит всю жизнь возвращаться на старое место. Там-то его и поджидала коварная Мариванна. Ей уже не нужен был король, ей хотелось сделаться королевой во что бы то ни стало, а король хоть умри. Ей надоело помыкать луковицами, - то ли дело заставить служить себе Катю, Михалываныча... Я бы и то ей пригодилась для составления казённых бумаг. Сама-то мышь неграмотная. А Катин папа в своём ООНе переделывал бы все миролюбивые резолюции на самые что ни на есть кровожадные. Одна из них ей особенно не нравилась. О том, что нехорошо применять в войне слезоточивые газы. Ибо она как раз собиралась применить сок луковиц в войне с корольком. А в том, что корольку объявлялась война, лично для меня нет ничего удивительного. У королька собирались отнять его разноцветные крылья - Мариванне на платье, а главное, чтоб больше не летал. Ну, и само собой - королевский титул. На следующую ночь, с пятницы на субботу, луковицы пробрались в шкаф и прикатили оттуда стеклянную соковыжималку. Две другие луковицы взошли на помост. Одна из них знала, на что шла, так как проворовалась на кухне в позапрошлую пятницу: в душную ночь сделала на полтора вздоха больше, чем ей полагалось. Преступление обнаружили утром, измерив линейкой зелёную косицу: косица подросла на целых полтора сантиметра! Вторая, постарше, с детства страдала неизлечимым недугом (миазмо-маоизмо-мимозмо,- к счастью, вам ещё непонятна латынь) и знала только, что лучше умереть за родину, чем страдать дальше. Обеих посадили на кол, выпустив с четверть стакана крови. А кровь у них едкая, режешь луковицу в салат, - плачешь. И - совершенно прозрачная, никакими сомненьями не замутнённая. Такая на алтарь отечества прольётся - не запачкает. Останки похоронили с почестями: ещё десять ни в чём не повинных луковиц закатали в десять пушек и отсалютовали. А может быть, было двадцать пушек. Что-то совсем опустела луковая корзинка, мне даже пришлось сбегать за пополнением в корейскую лавку. Не подумайте, дети, что я на побегушках у Мариванны, лук мне самой нужен был к обеду.  
Между тем Мариванна начисто позабыла о своей недавней вражде с тараканьей пехотой, муравьиной конницей и мушиной авиацией. Во все три армии покатились румяные гонцы, Мариванна хвостом показывала, в каком направлении, катиться. Начались тайные переговоры с пауком. Хорошо бы вымести паука вместе с его рукодельем, - но так и быть, подожду до следующей почты. Я и до тараканов доберусь, - а мух тут поискать. Нету мух. Говорят, американцы их выловили, чтобы отправить на Кубу. Вредители, а! Да ещё и микробами откормили, вот таких здоровенных мух! Я бы, пожалуй, не тронула муравьев. Пусть их пасут свою конницу. А с мышью вряд ли они сговорятся.  
Но это мои планы. А вот Мариваннины: на королька повсюду расставить силки да сети, тараканам - стоять на часах, сторожить пленника, муравьям - добыть в лесу сосновой смолы - запечатать рот корольку, чтоб не грубил и не перечил, а мухам - бомбить в случае неповиновения. Бомбы у мух тихие, но тем лучше: не вызовут шума в прессе. Про Михалываныча в суматохе и не вспомнили, а то бы и его вплели в интригу, обязав покрыть собой мышиные козни.  
В субботу мы рано ушли гулять, - облава происходила в пустой квартире. Королёк летал кругами, в паутине никак не запутывался, зато всё ближе и ближе подлетал к стакану с луковой кровью. Мышь, как уже известно, не дремала, а только этого и ждала. Она ловко стащила из аптечки пипетку - и теперь постреливала корольку то в правый, то в левый глаз, хотя и не попадала. Несмотря на свой воинственный нрав, она так и не выучилась ни игре в шахматы, ни меткой стрельбе. Лень и крохоборство её погубили в конце концов. Погибель пришла к ней несколько позже, - сейчас на волоске от погибели летал наш славный королёк, которому мы бы очень хотели помочь, но не знали чем. Ведь не станешь его ловить и сажать в коробку из-под печенья, где он спасётся от мыши, зато уж точно лишится своих чудесных расписных крыльев с двумя то весёлыми, то печальными глазами. Ах, столько мороки с крыльями... но разве червяк счастливее бабочки или. птицы... а уж ему-то куда как спокойно живётся! Нет, нельзя было сажать в коробку из-под печенья свободолюбивого королька. Надо было думать о том, как освободить его из неминучего плена, обмануть хитрую мышь, обвести вокруг пальца стольких врагов и недоброжелателей, что у меня от одного только перечисления закружилась бы голова. У королька были поклонницы: невзрачная капустница и полосатая оса. Заодно с Мариван-ной их наотрез отвергли, - а нет ничего страшнее отвергнутых поклонниц. Оса точила своё смертоносное жало и только искала место на бывшем возлюбленном, куда бы его воткнуть. Да она попросту превратилась в летающий шприц! Капустница сплетничала, а это тоже порядочная отрава. С Мариванной их поневоле свела судьба. Обе тотчас же вписались в её грозное войско, в разведку. Им выдали штаны-невидимки и сухой-пресухой паёк на день вперёд. Они-то по-прежнему шептали корольку ласковые слова, а он думал:  
- Зря я прогнал таких ласковых девушек, я ведь ослеп наполовину и не вижу, как невзрачна капустница и как поджара оса. К тому же мне нужен друг, а где я ещё найду друга? Лимон умер, до кузнечика мне уже не добраться.  
Надев штаны, разведчицы и вовсе пропали из виду. Не тут-то было. Оса набирала в свой шприц из стакана, а капустница вела за руку в сеть готового подружиться с ней королька!  
Да, да, прямо в липкую сеть.  
- Я покачаю тебя в шёлковом гамаке, - тёрлась о него своей удушливой пыльцой.  
- Милый, я покачаю тебя нежно-нежно-нежно. Паука посадили на цепь. Без мух, увезённых на Кубу, жилось ему не то что бы скучно, а голодно. Он даже немного нахохлился и усох. Немудрено, что при виде юного королька он пустил сначала слюну от жадности, а потом и слезу от умиления; да он и капустницей не прочь был позавтракать, хоть они и считались союзниками. Словом, паука стоило попри-держать на цепи, не то бы Мариванне пришлось отказаться от коронованного вдовства и влачить постылое серое девичество. Королёк между тем поморгал-поморгал, да и заснул. К нему подлетела злая-презлая оса - и с ног до головы облила луковым соком! И своего собственного добавила, каапельку, - тайком от Мариванны. Меж ними и уговору такого не было, чтоб травить королька. Разве что помучить слегка, за нелюбовь расквитаться. Вам непонятно? Признаться, и мне непонятно. А всё так просто. У осы нет сердца - одно жало. Она бы и за любовь расквиталась с вами тем же, потому что ей больше нечем. Отвоевалась Мариванна. Можно было бы сказать, что это королёк отвоевался, ведь именно он сидит в тёмном углу, опутанный и слепой, ждёт смерти.  
Да, но вспомните: королёк и не думал ни с кем воевать. Так что отвоевалась мышь, я не оговорилась. Пора распускать войско. Тараканы, услыхав, что войско распускают, потребовали жалованье. Муравьи гордо уползли в лес, распечатав уста корольку и поклявшись друг другу никогда никому их больше не запечатывать. Почему-то их запечатывают только очень хорошим, очень добрым, очень справедливым людям, я хотела сказать - бабочкам.  
Про мух я не знаю. У них, как видно, ещё до войны кончились бомбы, - за что им,спрашивается, было платить. А паук с осой подружились не на шутку, - они по сей день сыты друг другом, кто кого съест скорее, неизвестно.  
Мариванна, задолжавшая тараканам и кому ещё... ну да, капустнице, капустница-то осталась с носом, так ей и надо, предательнице, - так вот, вся по уши в долгах, Мариванна за словом в карман не полезла, взяла да и отказала солдатикам от службы, мол, желаю отныне за мир бороться, противны мне ваши тараканьи мундиры, подите прочь. И - за игрушечный телефон - цап, - парикмахера зовёт, королька, остричь наголо, пока не проснулся. Капустница заявила, что и её следует бесплатно причесать, не зря же она надрывалась в разведке у Мариванны. Парикмахер вскоре явился, но ему-то уж деньги вперёд подавай. Вперёд и никаких. Мариванна ему маковое зёрнышко, два рисовых, - не берёт, усищами крутит, глазищами в разные стороны вращает. А денег жалко. Жа-алко Мариванне денег! Капустницу в шею, а с корольком-то как быть? Разобиженная капустница выпорхнула в окно, все свои прежние сплетни собрала, заново переплела, - весь свет мигом узнал о проделках Мариванны. И королёк остался цел. Мариванна ночью собиралась ему крылья отгрызть, да не успела. Михалываныч нам с Катей всё рассказал. Я же говорю, - весь свет узнал, какова Мариванна, и Михалываныча не обошло, не глухой. А королёк в паутине крыльями забил, застонал. Тут мы и подоспели с веником, паутину размели, осу выгнали, а паук со страху в банку с перцем залез. Чихал, чихал, пока всю душу не вычихнул. А какая у него душа, сами знаете: сморщенная, чёрненькая, в лупу не разглядишь, а лучше и вовсе не разглядывать.  
Банка с перцем - самое для неё подходящее место. А Катя поторапливает:  
- Пора корольку умываться, не то луковый сок ему все глаза выест. А чем умываться, водой? Нет, водой не годится, смоет вода узор с крыльев, - а тогда всякий, кто не знает, какой хороший королёк и какая плохая капустница, спутает этих двух бабочек, таких непохожих. Обидно. Доказывай каждому. Вешай на шею плакат. Я придумала: королька надо проветрить! Посадить его на ночь на ветку в саду, а утром выпадет роса и аккуратно смоет то, чего не сдул ветер. Всё-таки роса не вода из крана, а ветер не пылесос. В природе все инструменты тоньше и умнее, вы, наверное, это не раз замечали. А нам бы с вами поскорее изловить мышь, пока она не натворила бед похуже .  
Скажете, - а не извлекла ли мышь урока на будущее из столь поучительных приключений, не исправилась ли; ведь муравьи, помните, возвысились над собой настолько, что осознали свои старые заблуждения; да капустница, в силу обстоятельств, порвала со злодеями. Нет, дорогие мои, злодеев не переделаешь. Вот почему нам никак нельзя мешкать. Видите, в луковой корзинке пусто!  
- Алло, алло, Михалываныч...  
Сломался игрушечный телефон. Так я и знала, что до конца сказки ему не дотянуть. Бегом в гостиную. В гостиной, где недавно хрипело и хлюпало, - хрустит и чавкает. Михалываныч с отвращением что-то дожёвывает. Может быть, я растеряла тапочки? Или это прошлогодняя Катина варежка? Но я точно помню, что ни у тапочек, ни у варежки не было такого серого, длинного, тощего, юркого хвоста. Зашью-ка я дырку на нашем старом, потёртом коврике. Молчи уж, Михалываныч, молчи. Пусть я так никогда и не узнаю, что ты жуёшь, жуй на здоровье. Было бы хуже для всех нас, если бы ты выпустил мышь изо рта, рассказывая о том, как она в него угодила.  
 
 
Апрель, 1982 г.



Дальше: Летучие мыши

 


 
Рейтинг@Mail.ru