РЫЖ, КЫШ, ДЫШ

/американская сказка/
 
 
 
Уж этот мне Дыш. Два месяца назад завёлся в гостинице - и каждый день с тех пор желал быть вписанным в волшебную сказку. Как будто мы только и заняты тем, что сочиняем волшебные сказки. А нас ведь никто не учил их сочинять. Это, может быть, и нетрудно - а может быть, даже и очень приятно, - но где взять волшебную палочку взамен фламастера?! Чем мы её запишем, если всё-таки сочиним?  
Ну, ладно, мы её так вам расскажем - записывайте чем хотите. Мы пальцем в воздухе нарисуем: "Дыш"... а ещё Рыж из губчатой резины, им можно потереть спинку, но лучше оставить в натуральном собачьем виде, как он и был задуман ещё в Москве, на славной игрушечной фабрике. Да, а хромой Кыш без хвоста, как же! Забыть про Кыша, прокравшегося к нам в самолёт! Его сгоняли то с правого, то с левого крыла, вопили и улюлюкали: - Кыш! Кыш! Если бы это и в самом деле была птичка, она бы улетела - а вот попробовал бы улететь кот, у которого не только нет ни крыльев, ни зонтика, но даже и галош! Нет, нет, Кыш молодчина, и здорово он примостился на небе, и не очень-то ему хотелось шлёпаться в океан: промочив ноги, он запросто бы подхватил ангину. Хм, зонтика, чего захотели, галош... а может быть, ещё и портфеля?! Говорят же вам - хромой и без хвоста. Спросите у Кати, куда подевался его хвост из пяти шелковинок и трёх шерстинок, и отчего это он охромел. С её приятелями вечно происходят недоразумения. Но ведь и нашим с вами приятелям чего-нибудь да недостаёт: кому денег, кому воображения. Не допытываемся же мы, на что они их потратили, это просто невежливо. А тем более, на что они потратили остаток воображения. Бог с ними с приятелями, отправим им на днях по письму. Ну, а Кыш, Рыж и Дыш - вот они, с ними не надо завязывать переписку, выжимать из себя бумажные объятия и чернильные поцелуи и за это я их люблю. А Катя любит за что-нибудь ещё. Или вовсе ни за что, как мы с ней любим друг друга.

Кыш на крыле самолёта.

Откуда взялся Дыш? Мы и сами не знаем. Мы спали, как вдруг он задышал и нас разбудил. Мы бы проснулись весёлые. Мы бы сказали: - Здравствуй, Дыш! Доброе утро! - Но мы проснулись вечером, потому что всё на оборот, и совсем не то полушарие, на котором мы просыпались утром. А вдобавок не с чего было веселиться: по всей Америке ходили полицейские и собирали в мешок руки, ноги и головы, а туловищ нигде не находили, так как их моментально съедали голодные собаки и кошки. И мало ли зачем так близко и жарко задышал Дыш. Нет, нам вовсе не улыбалось складываться по частям в мешок, и мы ничего ему не сказали. Мы проверили, цела ли цепочка на двери и не выдавлено ли стекло из окна. Всю ночь Дыш дышал, а Катя ёжилась под одеялом и просилась домой. Никак нельзя было уверить её в том, что мы и так дома,- напрасно к ней ластился бедный Кыш, напрасно заигрывал Рыж, а Дыш приглашал подышать с ним в унисон и сладко заснуть. Из чемодана по очереди вынимались Гримм, Гауф, Гофман, Андерсен и С.Козлов. Какие ещё сказки, когда и без них жутко! -  
Кыш, кыш!- кричала Катя, и пол бы уж точно провалился, если бы она топала ножками не в мягкой своей постельке. - Кыш, кыш! - А Кыш всё ластился: думал, дружок, что его зовут на помощь, в то самое время как его гнали прочь. Но Катя гнала прочь и Рыжа и Дыша, и тут не могло быть ошибки.  
До чего снисходительны к нашим слабостям друзья. Рыж с Кышем убрались в стол, у них были грустные лица, но чего им и в голову не приходило, так это укусить Катю за нос, хотя она того и заслуживала. А Дыш... умер! Как было ему не умереть, если он перестал дышать! Ах, катя, Катя, глупая, злая девочка, что ты натворила! А из постельки твоей летят куриные перья. Чего доброго, перья закудахчут, закукарекают, заклюют тебя жёлтыми клювами!  
Нет, Дыш не умер. А, собственно, чего ради?!  
К полушарию мы притерпелись, а Дыш притерпелся к нам. Он задышал тихо и ровно, и надышал нам уйму замечательных снов. Мне каждую ночь снилась избушка во Владимирской области, какой у меня никогда не было и не будет; на окошке занавеска, за занавеской герань, на столе горит свечка... вот только противные куриные перья из Катиной постельки! Все бы куриные променяла на одно гусиное - но даже во сне со мной никто не менялся. Да и Кате ничего худого не снилось: она улыбалась, и от неё пахло клубничным вареньем. А просыпаясь, она звала их:
- Кыш! Рыж! Дыш! Пойдёмте гулять, лежебоки! - Рыж и Кыш рассаживались по карманам, а Дыш пробегал по отклеивающимся афишам, по кудряшкам детей, по красно-синим полосатым флажкам со звёздочками, по тощим уличным деревцам. Весёлая компания - или, может быть, я ошибаюсь?  
Не всегда Дыш пробегал по верхам. Издалека почуяв Рождество (он, дурачок, долго не мог понять, но в конце концов мы ему растолковали, чем Новый год лучше Рождества, а Первомай - Пасхи), Дыш поскакал по разным дешёвым лавкам на нашем Бродвее. Нет, нет, не думайте, это не тот Бродвей, где небоскрёбы и где ночью гораздо светлее, чем днём. Наш Бродвей - двухэтажный. Будничный Бродвей. Затрапезный Бродвей. Важные дамы, чьи мужья дипломаты, переводчики или монтёры из Миссии, захаживают сюда редко и выбирают товары с такой брезгливостью, что продавцы рады отдать всё даром и пойти по миру. Лишь бы только важные дамы не хмурились и не пожимали плечами. Вот какой захолустный Бродвей. Зато ему нет конца. И как бы наш Дыш не ускакал по нему в Канаду! А что если под видом улицы Архипова этот допотоп-ный Бродвей делит и Москву на два полушария?! Ну, так вперёд, за Дышем!  
В первой же лавке к нам пристал слон. Какие-то слова рисовал в воздухе розовым хоботом. Мы тоже рисовали в воздухе, помните, но другие, а эти никак не могли прочесть. А если бы и прочли, кто бы их нам перевёл? А вдруг оказалось бы, что это вовсе;не английский язык, а хинди? Или санскрит, с которого начались мои многие беды, и я ни за что не допустила бы, чтобы Катины беды начались с того же. Но Дыш приостановился.  
- Как зовут тебя, розовый слоник из простого стекла?  
- Фантик-Олифантик.  
- А меня Дыш. А этих - Рыж, Кыш, Катя и мама.  
Фантик-Олифантик задумался и распахнул свои розовые уши. Не знаю, что он ответил Дышу, но может быть, он сказал, что у него нет мамы. Ну хоть какой-нибудь, ну хоть из самого простого стекла. Что было делать со слоном?  
- Купить! Купить! - запрыгала Катя сначала на одной ножке, потом на другой.  
- Купить, - тявкнул Рыж. А Кыш замяукал дружелюбно: - Мяу, мяу, ку-пяу, купяу.  
- Ты продаёшься?- спросил Дыш.- Или тебя самого купили, чтобы украсить витрину?  
Слон покраснел и занавесился ушами. Ничего не стоило догадаться, что он собирается врать. Однако попробуйте сами, о правдивейшие из чужеземцев, всю жизнь проторчать в этой скучной зеркальной витрине, где кажется очень просторно, а на самом-то деле такая теснота, что негде повернуться. Так вот почему у Фантика-Олифантика отекли ноги, и он совсем разучился танцевать! Что ж, вовремя купили мы Фантика-Олифантика - крошечного слоника, поместившегося в Катиной ладошке. Купили и побежали догонять неугомонного Дыша. А уж он новую лавку присмотрел. В ней торговали потёртыми шапками и грецкими орехами из воска. Уж я не говорю о чашках с отколотыми ручками, о сломанных часах, о мятых поздравительных открытках. Впрочем, Кате нравились шапки, орехи, чашки, часы и нарисованные овечки. Ей нравилось слово "волхвы" и совсем уже загадочное слово "Вифлеем". Ей бы хотелось всех этих овечек увести с собой, но с овечками мы бы так медленно брели по Бродвею, что Дыш бы окончательно улизнул и гулял бы до вечера. А может быть, он уснул бы в одной из шапок, сунув за щёку ненастоящий орех. И пришлось бы нам к каждому полицейскому заглядывать в его страшный мешок: нет ли в мешке мёртвого Дыша или хоть его головы? Правда, мы ни разу не видели, какая у Дыша голова, и до сих пор не знаем, есть ли у него руки и ноги. Но всё равно бы мы глаз не сомкнули. Так что лучше не надо овечек. И шапки у нас есть - ещё неизвестно, у кого потёртее.  
И вот уже собирался звякнуть колокольчик, объявляя о нашем уходе, - как вдруг в картонной коробке из-под корейских соломенных шляп запищало, захныкало и завыражалось по-таковски, что не только мы не поняли, но даже и продавец. Продавец разводил руками и вежливо улыбался, надеясь, что всё же и наши шапки когда-нибудь протрутся до дыр, а кроме того, разобьются чашки, и мы рады будем купить у него хотя бы и без ручек. Рыж принюхался, а Кыш облизнулся. Крышка коробки чуть-чуть приоткрылась - как было не заглянуть вовнутрь? Ну и рожицу мы увидали! Да разве же это кукла?! Уж мы-то знаем толк в куклах. У нас дома - куда от страха просилась Катя в свою первую заморскую ночь - сто кукол живёт в диване, и все до одной весёлые, все до одной хохочут - заливаются. А это... мальчишка без штанов, да он и не думает хохотать, он плачет! И слёзы с кулак. А он и сам-то не больше кулака. "Мэйд ин Тайвань", - написано на мальчишкиной попке. А что, очень удобно шлёпать. Не отшлёпать ли его хорошенько? Но тут и Катя заревела хором с мальчишкой. Только что пахло клубничным вареньем - и вдруг запахло уксусом. Пришлось запустить руку в кошелёк и выудить горсть жёлтеньких и беленьких монеток.  
- Дадим ему, пусть купит себе штаны.  
- Нет, лучше дадим продавцу, а мальчишку возьмём себе.  
- А как назовём?  
- Ваня.  
- Ваня-с-Тайваня, что ж...  
- Ну, да, Ваня. А фамилия - Стайваня. Встанька по-русски.  
А Фантик-Олифантик купил себе бумажную розу. И мы его слегка переименовали - во Франтика-Олифантика. Слоник не возражал, ему и самому нравилось быть Франтиком, а Фантиком - надоело.  
А дальше шла антикварная лавка. Дверь в лавку была без колокольчика, так что мы вошли тихо. Антиквар нас всё же заметил, он даже разглядел Ваню-с-Тайваня и слоника. И он сразу же понял, что мама подойдёт к книжному шкафу, а Катя полистает альбом путешествий с ветхими осыпающимися краями. В лавке нестрашные потёмки, и, вместе с потёмками, чего только в ней нет! И как это Дыш угадал, что светлое пятнышко напротив окна - чайное блюдце?! Дыш лизнул его.  
- Уу, как вкусно! - В 1880 г. и тоже перед Рождеством девочке Мэри Броуд положили на блюдце кусочек засахаренной дыни. Девочка Мэри Броуд съела всё до крошки и чуть было не съела пальчики, которые, конечно же, облизала. Ей попало от бабушки - разве воспитанные девочки облизывают пальчики, да ещё и на виду у гостей?! Но если бы девочка Мэри Броуд не облизала пальчики, она бы облизала блюдце так тщательно, что Дыш обиделся бы и обозвал её жадиной. Этого, слава богу, не произошло. Блюдце по очереди лизнули Кыш, Рыж, Фантик... я хотела сказать Франтик-Олифантик и Ваня.

В антикварной лавке

Кате я не дала, потому что на нём уже ничего не осталось, - ну, а мне и лизать не хотелось, ведь я люблю шоколад а в засахаренной дыне, поверьте, не нахожу ничего соблазнительного. 
- Не купить ли нам и блюдце? - вздохнула Катя.  
- Не купить ли нам лучше засахаренной морковки? - встрял слоник. А Дыш придумал и того умнее:  
- А не положить ли нам засахаренную морковку на такое сладкое блюдце? Мы будем лакомиться ещё сто лет!  
Сто лет? Как это грустно, что за сто лет успела состариться и умереть девочка Мэри Броуд. Нет, пусть уж блюдце останется в лавке. Антиквар не улыбается, как другие продавцы, но у него доброе лицо, и он нас поймёт. Я выберу себе книжку из тёмного шкафа, чтоб не очень уж огорчать старика. Я выберу Джона Мейсфилда. Я, честное слово, выучу английский. И даже испанский, потому что ещё одна книжка попадётся мне на глаза, а в ней будет биться сердце: канте, хондо, канте, хондо... так-то вот, милый мой антиквар с Юнкерского Бродвея.  
Дверь выпустила нас на улицу так же тихо, как и впустила. И тут антиквар догнал Катю. Как сказать по-русски: - Я дарю тебе, Катя... Это был огромный зелёный Дисней в толстом переплёте! Как сказать по-английски: - Спасибо, добрый антиквар...  
Если Диснея перелистывать быстро, то это целый мультфильм. На то они Дисней, но всё равно удивительно.  
- Я не знала, что так бывает, я...  
Ваня-с-Тайваня мог теперь плакать сколько угодно: все думали, что он растроган до слёз. А Дыш... А Дыша-то и след простыл. Станет он пускать пузыри, наш умный Дыш. Он лучше улепетнёт на новогодний базар. То есть, конечно, на рождественский - в чужой же монастырь. Он там заблудится в еловом лесу - но так только, понарошку, на страх друзьям, себе-то лишь на потеху. Ведь ёлки вот-вот раскупят. А какие оттуда доносятся переливы и перезвоны! Громкоговоритель вспотел от усердия, но по всему видно, что ему его служба не в тягость, а в радость. Дзинь, дзинь, дзинь, денежку вынь, дзон, замёрз Гудзон, дзень, дзень, дзень, колокольчик задень...  
У фордов, в особенности же у фольксвагенов сегодня на редкость добродушные мордашки - а знали бы вы, чего им стоит не носиться со скоростью ветра и не давить ротозеев!  
- Господа, не бойтесь, господа, или как вас... комрады, переходите улицу в неположенном месте, вот мы и слоника вашего лопоухого объедем, и котика, и собачку, а если девочка начнёт считать воробушков на проводах или потянет за собой мальчика без штанов, а он будет плакать и упираться, - что же, мы сделаем стойку, мы встанем на дыбы... знали бы вы, как не хочется делать стойку или вставать на дыбы, рвау, рвау!  
И люди сновали весёлые и румяные, и даже выпал снег, и уже попадались навстречу смешные старички в шапках набекрень. Бородатые и с сумасшедшими глазами. Они толкали перед собой тележки с десятками пёстрых коробок, пакетов, кульков. Что в них, они никому не говорили и не показывали - катили и катили тележки по Бродвею, и ухмылялись.  
- Куда это они торопятся? - интересовалась Катя.  
- Мало ли куда, - резонёрствовал Дыш, - старикам в Америке туго приходится. Тут неподалёку приют, почему бы им не торопиться в приют, где их покормят похлёбкой из чечевицы.  
- А, приют, я-то думала...  
Не стану описывать ёлочные игрушки, не могу, не умею - да мне никто и не поверит, если я честно всё выложу. Обыкновенно сияли, обыкновенно смеялись, что с них взять. Но были и такие, что мне не поздоровилось. Я еле успевала выпутываться из противоречий, просвещая тёмную девочку. Роботы - это ещё что. Про роботы Катя знала побольше моего, на роботы она и внимания не обратила.  
- А вот это что, на голове? - она показала пальцем на глиняного дяденьку в рубашке до пят. Из головы его торчали во все стороны блестящие металлические шипы. На лице была написана благодать, а на затылке - цена. Не бог весть какая - шуба стоит дороже. Я-то смекнула, что за дяденька, - но ведь она и дальше увяжется: а почему святой, а как звать, а где живёт... Поэтому я пропустила её вопрос, чреватый ещё двадцатью вопросами, мимо ушей. Догадывайся, мол, сама - а я пойду выберу ёлку.  
- Ага, это у него антенны... инопланетянин?! Мама, купи! У нас не продаются инопланетяне, мама!  
- Инопланетянина или ёлку.  
Уж на эту-то удочку Катя не могла не попасться. Ну, какой ребёнок, скажите вы мне...  
- Инопланетянина, - донеслось из Кати, откуда-то изнутри, где всё-таки шла борьба. Война миров, - хотелось бы мне сказать вслед великому человеку, раз уж не посчастливилось его опередить. Не посчастливилось мне опередить и Дыша: покуда мы с Катей препирались, он выбрал ёлку, и ему уже выбивали чек в кассе, а он делал вид, что ищет по карманам кошелёк. Тут и я сделала вид, будто спасаю Дыша, хотя это он меня спасал, наш невидимый друг. Инопланетянин послал в нас пару молний, но, видно, промахнулся. Может быть, Рождество на звезде Какаду, которой ещё никто из астрономов не разглядел в сверхмощный телескоп, уже отпраздновали и отпировали и наш новый знакомый принял дюжину винных пилюль - иначе разве бы он промахнулся? А повторить залп помешали севшие аккумуляторы. Нам же благоразумнее всего было задать тягу или хотя бы затеряться в толпе. Но если кто-то потерял варежку, то ведь кто-то её и нашёл. И это неважно, что искали вовсе не варежку, кому нужна варежка в единственном экземпляре... Да и толпа, стоило к ней присмотреться, состояла из гномов. И пели гномы разными-преразными голосами: красными, квадратными, тонкими, шерстяными... кружились и пели: - Волки со звездою путешествуют! Волки со звездою... позвольте, почему волки? Откуда?! У шерстяных и толстых выходило, что волки, а у шёлковых, тонких и разноцветных - волхвы. Кате хоть и нравилось заморское слово "волхвы", всё же она с ним никак не соглашалась. Очень уж ей запали в душу родные серые волки. Тем более, что тряпичный волк остался в Москве, в диване со ста куклами, в которых мы знаем толк. Катя давно бы написала тряпичному волку письмо, но стыдилась каракулей.  
Отбиваясь от развеселившихся гномов, мы пятились к выходу, по крайней мере, нам казалось, что выход как раз там, куда мы пятимся. Не тут-то было. Мы вскоре очутились между двумя высокими стенными шкафами с открытыми полками. На полках не было ничего чудесного, если не считать шампуня в золочёных бутылках. Достаточно было взять бутылку за бока, как вдруг вкрадчиво раздавалось: не слышны в саду... правда, без слов. А стоило дотронуться до пробки из синего хрусталя, как тотчас же начинал рокотать орган. Бах? Гендель? А что, музыкальный народ эти янки, - подумала я. - Через пять лет у них запоют унитазы. Жаль, не с кем было поделиться мыслями, - Рыж, Кыш, Дыш, Катя, Ваня и слоник были на зависть целомудренны. Я поискала глазами моих целомудренных друзей - но то ли в глазах у меня раздвоилось, то ли растроилось. Во всяком случае, друзей насчитывалось теперь гораздо больше. Например, не было жирафа - а теперь появился.

Стадо на Бродвее

Мычала корова, пытаясь забодать шампунь в бутылке, её тоже не было минуту назад. Не было ни косматого льва, ни полосатого тигра, ни козочки, ни поросёнка. Овечки не без робости спрыгивали с рождественских открыток - те самые курчавые овечки, которых мне так не хотелось пасти на Бродвее. Что с того, что каждая животина была с Катин мизинчик, - это решительно не меняло положения. А вот и ещё один слон - а зачем нам два слона?! - на этот раз голубой и вовсе не франтик, и даже не фантик, ведь он никому не сказал, как его зовут. Он только воинственно заревел в свою голубую трубу.  
- Купи стаду, - потребовала Катя, утратив чувство реальности. Люди обычно теряют совесть лишь после того, как утратят чувство реальности. Детям ещё не поздно прийти на помощь: вернуть им это драгоценное чувство. На худой конец намекнуть, что нет денег.  
- А как же подарок? Тебе ведь приятно будет проснуться - а под подушкой подарок.  
- Купи стаду, я её положу под подушку.  
Ну, стаду, так стаду - хотя, по-моему, это никакое не стадо, а зверинец. Ведь и медведь тут, и носорог, и кенгуру, и верблюд. Мы гнали стадо по Бродвею, а оно паслось прямо на асфальте, и потому мы гнали его до самого вечера, пока не пригнали к себе на Скай-Вью. Так называется гора, где мы поселились. До сих пор на горе паслись одни только собаки и кошки.  
Как хотите, а пастушество мне было не по душе. Кроме того, обнаружилось, что пасём мы непрофессионально. Дед, умевший пасти гусей и коров, сказал бы так: поверхностно и по-делитански. Так что пришлось позаботиться о пастухе. Решили, что в пастухи идти следует Ване-с-Тайваня. Кому же ещё, как не Ване. Во-первых, Ваня без штанов, а кто не слыхал, от того же деда, знаменитой фразы: без штанов гусей пас. Неважно кого, гусей или коров. Ну, а чтобы гусей пасли в штанах... или коров... никто бы в это всё равно не поверил. А во-вторых, надо же Ване купить штаны. Вообще-то в Америке безработица, и на штаны заработать никаким другим способом нельзя. Не воровать же Ване. Не возить же с Тайваня контрабандой наркотики. Так что можно считать, что Ване повезло. Но в конце-то концов не повезло и Ване. В первый же день Ваниной службы стадо разбрелось по нашей небывалых размеров и небывалого запустенья квартире, и сколько Ваня ни дудел в трубочку от кока-колы, порученный ему народец так и не откликнулся. До самой ночи Рыж добросовестно обнюхивал углы, сунул нос даже в средство от тараканов, а Кыш запускал лапы под обои - мы все помогали: злополучному пастуху, но увы... в такой нелепой квартире и друг друга-то растеряешь. Да ладно, пусть себе пасётся где хочет. Ваню жалко - каково бедному расчёт брать, да ещё и неустойку платить - пропало же стадо, как в воду кануло. Тут уж мы скинулись по жёлтенькой в долг. Скинулись бы мы и на штаны, но Ваня из гордости отказался. Лучше уж без штанов, чем в долгах, - подумал Ваня и приосанился, почувствовав себя героем.  
Потом я не помню, что было, а только прошло много дней. И прошло ещё столько же, а мы всё ещё жили на Скай-Вью. И вот Кате пора идти в школу. С нами со всеми она ласково попрощалась. И тайком попрощалась со своими каракулями.  
- Милые, милые каракули, похожие на овечек, - мы больше никогда не увидимся! Не стану же я из-за вас получать единицы. И ушла в белом фартучке с живой розой в руке. Франтик пытался преподнести ей бумажную, но она её забраковала. И Франтик понёс свою розу сам, и донёс её до школьных ворот, а потом вернулся домой. И вот что он рассказал.  
- За ворота меня не пустили, мало ли что у слоника на уме. А Катю пустили. И Ваню пустили тоже.  
Катю похвалили за фартучек и за розу. А Ваню поругали. Нарядные мальчики и девочки смеялись над ним, а учительница сказала, что она никому не позволит ронять честь.  
Может быть, Ваня вернулся домой вместе со слоником? Нет, гордый Ваня домой не вернулся. Я не знаю, куда он ушёл. Он мог поселиться у доброго антиквара, у которого мы были прошлой зимой, - в блюдце Мэри Броуд. С него давно уже слизали остатки засахаренной дыни. Я знаю, дети, добрый антиквар раздумал продавать блюдце, раз его облюбовал себе Ваня, и спрятал в шкаф, и запер шкаф на ключ.  
Ушёл и Дыш - не потому что мы ему надоели. Мы бы и сами поторопили его, если бы вовремя догадались, куда это он собирается. А он собирался в гости к новому мальчику, совсем новому мальчику из Москвы, который только вчера приехал и очень испугался полицейской сирены. Он проплакал всю ночь и еле заснул. А разбудил его Дыш.  
А следующей весной и Рыж убежал к собакам - присоединился к своему собственному роду и племени, - а про нас подумал: они уже большие, зачем им ненастоящая собака! Ему и самому порядком наскучила игрушечная жизнь. К тому же он выучился - вы бы сказали - насобачился , - а вот мы бы так не сказали - переводить с русского на английский и с английского на русский без словаря и не без оснований опасался, как бы его не засадили в переводчики. Переводить протоколы общества по борьбе с засухой на Тихом океане.  
Верный Рыж, читавший Шекспира в подлиннике! Всерьёз занявшись телепатией, я только и внушла  
ему: сбеги, сбеги... не устоял против науки. Погиб в ходе научного эксперимента. И не думал!  
Сбежал к собакам из Скай-Вью, а за компанию сбежал и Кыш, только он, понятное дело,сбежал к кошкам.  
Остался Фантик-Олифантик. Он выбросил бумажную розу, и теперь не было никакой причины называть его Франтиком. Сказать по правде, и он был не прочь перебраться в Африку или хотя бы в Индию, где ещё не вы мерли слоны, но кто бы ему дал денег на билет? Ну, а без билета... разве переплыл бы наш слоник океан, если бы и выбрал из двух поуже и помельче? И потом должен же был остаться хоть слоник - на память об Америке. Вот он и остался и живёт у меня на полке рядом с зелёным Диснеем,которого Катя полистала-полистала да и забросила. Вы, может быть, не верите, что у меня есть розовый слоник из простого стекла?  
Приезжайте в Новогиреево, и я вам покажу. А сказка-то, - спросите вы, когда приедете и найдёте  
среди очень похожих домов мой дом, - сказка-то американская? А где же в таком случае негритята?!  
Да мы и сами не знаем. Говорят, в Гарлеме, но мы ведь там не были.  
 
март, 1981

Дальше: Цветной телевизор