Подольше бы, доченька,
быть тебе девочкой;
Подольше бы, девочка,
быть тебе ласточкой;
Подольше бы, ласточка,
быть тебе весточкой -
ах, весточкой, ласточка,
быть из-за облака!
За тем золотеющим,
розовым, тающим,
светящимся облаком
ты родилась.
И свет пусть оттуда
мне на сердце падает,
на эту страницу пусть
падает свет.
Чок-чок-чок-чок.
Просыпается сверчок.
Умывается росой.
Скачет по полю босой.
- Ни сапожки мне со скрипом
не нужны, ни тапочки!
Трётся плечиком о скрипку,
потирает лапочки.
Чок-чок-чок-чок.
Позолоченный смычок.
Чок-чок-чок-чок.
От земли до неба
так и бегает смычок,
и вздыхает паучок:
- Вот бы
так бы
мне бы!
Мне бы выпутаться из
паутины липкой.
Я б тогда сто раз на бис
выходил со скрипкой!
Говорит ему сверчок:
- Чок-чок-чок-чок,
на, потрогай мой смычок,
дурачок!
На, попробуй-ка пройдись
босиком,
да потуже затянись
пояском!
Выходи на бис
хоть тысячу раз -
не накопишь радости
про запас.
Про запас -
еда в кладовой.
дуй же, брат, домой
по прямой!
Дуй назад
к своим паучкам,
не завидуй
горемыкам-сверчкам.
А о том, что видел,
чок-чок,
паучкам своим родным,
чур, молчок.
СЧИТАЛОЧКА
1.
Раз-два, раз-два.
На лугу растёт трава.
А в траве цветочки
синенькие, аленькие.
Я нарву для дочки,
я нарву для маленькой.
Вот тебе ромашки -
в беленькой рубашке.
Колокольчик-бубенец
зазвонил спросонок.
Бубенец, молодец,
до чего же звонок!
Нарядился одуванчик
в золотой сарафанчик.
На ветру запляшет,
рукавом замашет.
Ой, раз-два,
ой, раз два,
закружилась голова!
2.
Раз-два-три, раз-два-три.
В сад калитку отвори.
Скрип-скрип-скрип-скрип,-
тарахтит калитка.
Отчего твой охрип
голосок, калитк?
- Всю-то ночку до утра
петельки не спали.
Всю-то ноченьку ветра
взад-вперёд сновали.
Раз-два-три, раз-два-три.
Не ветра - богатыри.
3.
Раз-два-три-четыре.
Круг становится всё шире.
Мама, папа, баба, дед -
к ним в придачу целый свет!
Право же, на целом свете
есть ещё другие дети.
Всех их за руки бери,
танцевать уговори.
Пусть танцуют девочки
в красных сарафанчиках,
бабочки-капустницы,
солнечные зайчики.
На лесной опушке
разные зверюшки:
смотрят, как танцуют
Катины подружки.
Вам, зверьки, не знаю -
весело ли, грустно ли.
А хотите с нами
танцевать без устали?
4.
Раз-два-три-четыре-пять.
Будем пальчики считать.
Старший пальчик домовит -
целый день в ладошке спит.
По соседству с ним живёт
умненький, горбатенький -
всем показывает: вот
кто обидел Катеньку!
Третий - щёголь, каблучки
на его сандаликах;
мастер раздавать щелчки
и большим и маленьким.
А четвёртый - ой, ой, ой! -
колет тётенька иглой.
Ой, ой, ой, - зато из раны
вырос в трубочке стеклянной
ярко-красный стебелёк,
стебелёк-огонёк.
Пятый пальчик -
шустрый мальчик.
Не сидится ему
вместе с братьями в дому.
Катя держит чашку,
отогнув мизинчик.
- Уф, уф, тяжко,
помоги, мизинчик!
- Ну вас, вчетвером держите,
а меня и не просите;
побегу-ка я опять
на улицу гулять...
Раз-два-три-четыре-пять.
Больше нечего считать.
Я маленький гномик
в смешном колпаке.
Но нет, я не комик,
хожу весь в слезах и в тоске.
Ночую под елью
в дремучем лесу,
а вместо постели -
под сморщенный лист заползу.
Ах, так одиноко
и холодно мне.
Проснусь - и в дорогу,
со старым мешком на спине.
Легка моя ноша:
в мешке том пошарь -
найдётся, быть может,
кусочек халвы да сухарь.
Я кликну кукушку,
сухарь искрошу.
Тебе ж под подушку
кусочек халвы положу.
На, детка, покушай,
полакомься, свет.
А скажут - не слушай,
не верь им, что гномиков нет.
Бедный ёжик, бедный ёжик -
ёжик вырос из одёжек.
На других зверюшках мех,
а на нём колючки.
Ну, а солнце как на грех
спряталось за тучки.
Ёжика колотит дрожь.
Холода всё злее.
Не отчаивайся, ёж,
помогу тебе я!
Дай-ка, ёжик, мне иглу,
дай-ка, ёжик, спицы.
Тотчас сяду я к столу
и начну трудиться.
Я сошью тебе жилет.
Раз, два, три - готово!
Не сносить и за сто лет
этакой обновы.
Щегольнёт и правнук твой,
и праправнук даже -
может быть, ещё живой
мне спасибо скажет.
А на спицах ежу
я чулочки свяжу.
Одно лишь - сапожки,
обуть чтобы ножки,
нам негде,
нам негде,
нам негде
добыть.
Ах, как же нам быть?!
Что если купить башмаки у кота?
Кот просит полтинник.
Ах, нет в нём стыда!
Откуда полтиннику взяться
у бедного ёжика, братцы?
Волк - тот задаром
всучить норовит
две пары обглоданных чьих-то копыт.
Но вот ещё - кланяться вору!
А главное - обувь не впору.
Бедный ёжик, бедный ёжик -
жаль, ежовых нет сапожек,
рукавицы есть одни -
право, ни к чему они.
Кто там, кто на дне гнезда
колупает шишки?
Чьи там, с дыркой для хвоста,
рыжие штанишки?
Сыро, пасмурно в лесу.
Всхлипывает осень.
Держит белку на весу
старшая из сосен.
Дунет ветер, покачнёт
белочкину зыбку -
да и песенку споёт,
и настроит скрипку.
С дерева сорвав листок,
развернёт, как ноты.
Спи, мой маленький зверёк,
сон - от непогоды.
Сон - от боли, от хандры,
от худой одёжи...
Снов воздушные шары
с облаками схожи.
Месяц лодочкой плывёт,
опустившись на реку.
Светлячок в руке несёт,
каждый по фонарику.
А от пары фонарей,
кто б ты ни был, зверёк,
поскорей, поскорей
НАУТЁК!
Баю-баю-баиньки.
Спят в лесу все заиньки.
Заяц папа лёг под куст.
Маме же, под ёлкой,
всё мерещится хруст
на зубах у волка.
Ох, не спится ей, сынка
норовит стащить с пенька;
говорит ему, что спать
лучше всего лечь в кровать.
Лес. Избушка, Печка.
Шепчутся дрова.
Пред иконой свечка.
Полночь Рождества.
Под столом с капустой
чёрная бадья.
С печки смотрит грустно
старшее дитя.
Воет, воет вьюга,
страшен кровли хруст -
жалобного звука
не слетает с уст.
Баю-баюшки-баю,
не ложись на краю.
Придёт серенький волчок,
в лес утащит за бочок!
Баю-баюшки-баю.
А я лягу на краю!
А я с печки слезу,
да и был таков!
Похожу по лесу,
поищу волков.
У ворот зальются
утром бубенцы.
Из гостей вернутся
родные отцы.
Сладкие гостинцы
вынут из возка.
Спросят отвориться
милого сынка.
А в лесной чащобе
что за грозный щёлк?
То сынка в сугробе
доедает волк!
Лес. Избушка. Печка.
Отчих слёз река.
Поминает свечка
сгибшего сынка.
Воет, воет вьюга.
Плача в кулачки,
поминают друга
бедные сверчки.
Всех нянек и мамок
узор на ковре:
таинственный замок
на синей горе.
Вон аист, чей клюв
заалел и поблек,
и замер, всплеснув
топором, дровосек.
А вон и знакомый
над речкой обрыв,
и пробуют омут
в ней несколько ив.
Две ели на страже,
и дым из трубы
такой же, как наша,
топорной избы.
Старуха в ней точит
ножи об кирпич,
и грозно клокочет
на вертеле дичь...
Нет, я не умею,
не то на ковре -
а выткана фея
на синей горе.
"Кто в лес мой опасный
без спросу ходил?
Кто, в шапочке красной,
в беду угодил?"
Кудрявая чёлка,
над ухом спираль.
Жаль - серого волка,
себя мне не жаль.
День и ночь мурлычет котик,
лапкой трёт усатый ротик.
Мур, мур, мур, мур.
Вечерок осенний хмур.
Слышишь, слышишь? Всё тоскливей,
всё тоскливей-сиротливей
плачет непогодь в трубе.
Каждый плачет о себе.
Серенький один не плачет -
может быть, он слёзы прячет,
а не льёт, как мы с тобой?
Знай поёт, и хвост трубой.
Мур, мур, мур, мур.
Шаги в коридоре.
Чур, чур, чур, чур
на горе!
Вот так сани, вот так сани -
едут сами, сами, сами!
С ледяной горы летят,
остановиться
не хотят.
Вот так сани, вот так птицы -
не хотят остановиться,
не хотят передохнуть.
В поднебесье держат путь!
Дождь барабанщик, а ветер трубач.
Весело - смейся, невесело - плачь.
Ах, эта музыка, этот мотив -
как же он всё-таки разноречив!
Все голоса в нём земные слиты -
радости, грусти, обиды, беды.
Я б от тебя отводила - беду.
Ну, а тебя-то куда отведу?
Нет же земли такой, где круглый год
яблоня без передышки цветёт!
1.
У Кати лопата
не просто лопата,
хотите - и станет
лопата чем надо:
весёлой гитарой,
коровой рогатой,
собакой лохматой,
лохматой, лохматой,
лохматой и рыжей,
ещё она станет
единственной лыжей;
потеряна лыжа другая в лесу,
растает снежок,
я её принесу,
а чтоб не напали
голодные волки,
лопату возьму с собой
вместо двустволки,
и волки мои
зададут стрекача,
пока я внимательно
целюсь с плеча...
2.
Кто скачет, кто скачет
на красной лошадке,
на красной лошадке
по детской площадке?
Так это же Катя
верхом на лопате,
сто вёрст впереди
и четыреста сзади!
3.
Но главное чудо
не в чуде, а в том,
из снега чтоб выкопать
собственный дом -
всамделишно, не понарошку
к подъезду расчистить дорожку.
Одуванчик на ветру
говорит мне: не умру!
Лягу в землю, как в постель,
сорок пять просплю недель -
и в проснувшемся саду
малым солнышком взойду!
Из-под ёлки, из-под палки
две выглядывают галки.
Правда, мама, эти галки
пригодятся для считалки?
Хвост, хвост, два хвоста,
два соломенных гнезда.
В них пищат - не молчат
десять чёрненьких галчат:
_ Пи, пи, спи, спи,
день погожий не проспи!
Ты индеец - значит я
краснокожая индейка.
Это - хижина моя.
Это - думаешь, скамейка?
Лодка, думаешь? А вот
и не лодка, а пирога.
На зелёнку, крась живот,
плакса-вакса, недотрога!
Хочешь, первой мне покрась.
Хочешь, йодом - и не пикну.
Ну а хочешь - не боясь,
босиком в крапиву прыгну!
Лук согну такой, что звон
тетива издаст тугая.
Стану целиться в ворон,
не дыша и не мигая.
Столько недругов убив,
сколько их в округе было,
столько перьев раздобыв,
сколько бы нам всем хватило -
отдадим мальчишкам лук,
отдадим девчонкам перья.
Побежим с тобой на луг -
вся в ромашках наша прерья!
С карты контурной стекая,
радужно смешались краски.
- Правда, есть страна такая -
Бегемотия? - Из ряски
час иль два глядят на нас
бегемоты - наглядяться
(кто сказал, что наедятся
про запас?! Ах, не напрас)…
Дальше - синие слоны.
И верблюды тоже в моде и
носят сразу две спины
по весёлой Бегемотии!
Впрочем, завтра, нет, сейчас
всю открою правду Кате я:
за Дельфинией у нас
процветает Плагиатия!
Катя плачет: - Все равны
в зоопарке, чем же хуже
бегемоты, почему же
нет нигде такой страны?!
В зоопарке есть слоны,
крокодилы, кабаны,
зебры, обезьяны,
сонные вараны.
Паспорт сторожу отдав,
точно иностранец,
репетирует удав
ритуальный танец.
В белом фартуке медведь
поднял морду, чтобы спеть
песенку - в награду
просит шоколаду.
Бронзовый гиппопотам
говорит жене? - Мадам,
замечаете, что нам
тесновато в луже?
не пора ли развестись:
по душе мне тётя рысь,
да и лань не хуже.
Зарычала тётя рысь:
- Беррегиссь!
Застучала ножкой лань:
- Ах, отстань!
Рассердился сторож:
- Есть не дам, заморыш,
день не дам и два не дам,
будешь знать, гиппопотам!
А в соседней клетке
звери-малолетки:
в ней волчата поросят
почему-то не едят;
в ней хохочут звонко
два золотых лисёнка;
в ней волчата, поросята
и лисята рады,
что тигрёнок и зебрёнок
оба полосаты!
Катю спросят во дворе.
Катя скажет детворе:
- Там, конечно есть слоны,
крокодилы, кабаны,
зебры, обезьяны,
сонные вараны…
А ещё есть - воробей.
Прыгай, серый, не робей!
Ты один не пленный -
зверь обыкновенный.
Ах, я не тигр, я кошка.
Вот, выросла немножко:
на именинах у быка
я скушала корову…
Меня и взяли за бока,
и обошлись сурово.
Сижу в железной клетке.
Освободите, детки!
Чего тебе ещё?
Светлейшая из пауз:
гуляют по шоссе
сквозняк, автобус, страус.
прыгучий ямб… от ям…
Нет, память всё свежее:
с верёвкою шоссе
на выщипанной шее!
Без паузы нельзя,
нельзя без передышки.
Кого он сторожит,
в кого вперился с вышки?
Не он, а ты в его
отныне вхожа ракурс.
Как веселится дочь!
Как важничает страус!
Ах, твари тут всякой по паре -
спастись не дадут в одиночку!
Печальные звери Сафари
смешат мою глупую дочку.
Забавно: хоть страус и клюнул
нас в жёлтую-жёлтую фару, -
а всё же верблюд переплюнул,
рванул из Сафари в Сахару!
О родине знал понаслышке:
не дальше, чем звука смещенье…
И сняли штанишки мартышки,
чьи попки красны от смущенья.
Они никого не смешили,
а солнечный выбрав пригорок,
худые штанишки сушили
да горсть апельсиновых корок...
1981 г. Нью-Йорк
Я не горю в огне.
Гаси, не трать силёнки.
Вон девочка в окне
с коленками в зелёнке.
Не любопытствуй, чья
та девочка чужая.
…Вон, села у ручья,
стрелу опережая.
………………………………………
Из инобытия,
напетого на ушко,
выпрыгивай, моя
зелёная лягушка!
Из кожи лезь, добудь
не просто суть, а семя!
Влюбись в кого-нибудь,
согласно нашей теме…
На Коньке на горбунке
с красным шариком в руке.
А в другой руке - флажок.
Через пропасти - прыжок!
А куда - ты выбирай:
в Новый год иль в Первомай?
Катя выберет меня
да горбатого коня.
Катя скажет: всё равно,
лишь бы с вами заодно!
С Вами, маленький дружок.
Вот Вам шарик и флажок...
Интересно устроена кошка:
в два зелёных иль жёлтых окошка
кем-то жарко натопленный дом -
и с трубой полосатой притом.
Над по-женски таинственной бездной
чердачок оборудован тесный,
где сквозь пару окон слуховых
слышен шорох светил мировых.
Шевелится антенна на крыше:
и летучие вроде - а мыши.
Взад-вперёд на плащах, на зонтах.
Грабанули заспавшихся птах…
Интересно устроены птахи.
Что за кошка, за них же и в страхе:
знай у кошки под носом стригут,
ну совсем себя не берегут!
В доме гром от батарей.
Убегай, да прытче
от Кащея и от Змей -
Горы-Гор-Горыныча!
Прячься в папино пальто,
в бабушкину шубу.
Я сама не знаю, кто
застучал по трубам,
чья скулит на все лады
во дворе собака,
и зачем раскрыли рты
Рыбы Зодиака.
Тычься мне в колени, трусь,
жмурь покрепче глазки.
Я сама его боюсь,
чудища из сказки!
Я не стану, хоть убей,
врать тебе, что нынче
никому не страшен Змей -
Горы-Гор-Горыныч.
Вот и кончилась сказка,
Милый принц.
Ах, не проси, мой ласковый:
Золушка, отопрись!
Я снова ёжусь
в своём тёмном углу.
Гора одёжи
порванной на полу.
Злые спицы
колются, злая игла -
за сказку, за принца,
за тётенькины дела,
за то, что невиннее
нельзя быть; за то, что из птиц
мы выбрали - Синюю,
мой бедный, мой бедный принц...
Счастливый мне выпал
с небес лотерейный билетик.
Денёчки каникул,
на чёрном и сером - белейте!
Возьму и поверю
во всё, что со мною творится,
что окна и двери
каморки хотят отвориться,
что там, в огороде,
и дальше - в распаханном поле, -
ни вы не умрёте,
ни я не заплачу от боли.
От боли навряд ли -
от радости разве что малость...
Вы ль, Фея, наврали -
сама ль на приманку поймалась?
Ах, только на миг вы
представьте: в карету
из жилистой тыквы
сажусь я и еду!
Из крыс - эти кони
и вежливый кучер.
Сажусь я, и гоним -
а фильм не прокручен!
Ещё половина,
ну, ладно уж, треть уж -
раз ветер мне в спину,
раз ты меня встретишь!
Любимый мой...мнится -
не принц, не король ты,
а посланы птицы
за мной - не герольды!
Заранее знаю,
как чудо не прочно.
Для сладкого сна я
ложусь неурочно.
Часов ли на башне,
на кухне ль посуды
бой...
день ли вчерашний
у сна и у чуда.
Уж нынче - не завтра, -
сияя с натяжкой,
вам из кинокадра
поёт замарашка!
А всё же моя песенка
светла, светла, светла.
А всё же меня песенка
за облако свела.
За облако, за облако,
в ту детскую игру,
где платья бьётся колокол
на сказочном ветру.
Из шёлка - понарошку лишь,
по правде - из тряпья.
Зато сыта я крошками
в ладонях у тебя!
Не приставайте: танцами
я очень занята.
Ах, как бы тут остаться мне,
иль вновь попасть сюда!
Новолунья срезал серп
с фриза королевский герб.
Звёзды, помогите
мне шалаш построить, где
с милой жил бы в тесноте
я, да не в обиде!
Где, не вхожий во дворец,
в радость липкий леденец
утром под подушкой,
где бы нас будил петух,
где бы сам я был пастух,
а она пастушкой.
Удары вслух считая
часов, спугнувших ночь,
по лестнице, босая,
ты убегаешь прочь.
Я хоть и принц, но вовсе
не маменькин сынок -
их шесть, их семь, их восемь,
ударов в левый бок!
Ну, погоди же, стой же
давай поговорим.
Ты королевства - стоишь,
но королевство - дым.
Мы ль в собственном,
мы ль в тайном
с тобой не короли -
пылинками слетаем
с поверхности земли!
С созданьицем небесным,
чья ручка на плече,
не весело ль в отвесном
отплясывать луче!
Тряпичный Волк, на пяльцах,
на четырёх подряд
распят.
Не надо пялиться,
не кукольный театр!
Скажу я волку: серый,
ты самый серый наш,
ты, в нашу дружбу веруя,
нам первый лапу дашь?
Скажу румяным куклам,
любительницам драм:
за два с полтиной куплен -
за тыщу не продам!
Не зарьтесь, в шапке красной
и в кружевном чепце!
Мне всё ещё не ясно,
что дальше, что в конце.
А чтобы ясно было,
скажу я дочке: Кать,
ты слёзы всё копила -
ну а теперь их трать!
Ведь это правда, Катя,
что нам не жалко слёз,
что волка приласкать я
не побоюсь всерьёз?
Себя мы впишем в пьесу:
сядь в первый ряд - и трусь,
а я с галёрки слезу -
в неё переберусь...
Божья коровка жила припеваючи в красном домике, пока не догадалась, что это не домик, а крылышки. Но и крылышки поначалу ей были не в тягость, а в радость, потому что летать оказалось гораздо приятнее, чем домоседничать.
Ничего, что не было домика, у кузнечика тоже не было домика. Домик был у рыжего муравья, но у него не было ни одного крылышка. И у червяка была норка, но в гости к нему никто не ходил, потому что в норке было темно и скучно.
Божья коровка перелетала с цветка на цветок, а на ночь выбирала такой, какой бы её нежно баюкал.
Сначала её баюкали цветы пониже, потом повыше, а когда она осмелела, то ночевала в цветках бузины. Бузина была злая нянька. Вместо "баюшки-баю" она распевала во всё горло "божья-коровка-полети-на-небо".
- А где небо?
- Полети - узнаешь.
- А там растут одуванчики?
- Полети - узнаешь.
- А оттуда прилетают обратно?
- Полети - узнаешь.
Божья коровка послушалась и полетела.
Три дня и три ночи её нравились крылышки.
- Милые крылышки, какие вы добрые, какие вы лёгкие, какие вы сильные!
Ещё три дня и три ночи она их просила:
- Милые крылышки, донесите меня до неба, посадите вон на тот золотой одуванчик!
А это была далёкая-далёкая звёздочка, и она становилась всё дальше и дальше, хоть божья коровка подлетала всё ближе и ближе...
Ах, как хорошо её жилось в красном домике, как хочется её пожить в красном домике, милые крылышки, выстройте красный домик, и я в нём ещё поживу!
Красный домик упал на землю, и в нём разбились окошки.
Муравей заглянул в пустой красный дрмик и решил, что это отличный гараж для его "Жигулей".
Бузина хохотала до упаду, радуясь своей шутке. Бузина багровела, а одуванчики отцветали, засевая землю далёким-далёкими звёздочками.
Жили-были: котик Кузя,
да Маруся, да бабуся...
У Маруси нос облуплен,
как и принято у кукол.
Мишка, лишь за то, что куплен,
пусть сейчас же станет в угол!
И за то лишь, что бабусе
новый фартук сшила тётя,
убегу и не вернусь я,
даже если позовёте!
Жили-были: котик Кузя,
да Маруся, да бабуся...
Поохоться ж напоследок,
храбрый Кузя, кровь погрей-ка!
Из теперешних соседок
у кого там канарейка?!
На стишок на мамин глядя,
окуни усы в чернила.
Угадайте: Кузя, Катя
или мама сочинила?!
Целовались. Нет, плевались!
Шерсть выплёвывли, стружки.
Умирали - не ломались
наши с Катенькой игрушки.
И куда запропастились -
мы ведь так и не простились,
ведь забылись: котик Кузя,
да Маруся, да бабуся?
Паучку купили качели и подвесили к двум травинкам. Паучок раскачивался на качелях и улыбался. Он только что родился и ещё не успел проголодаться.
- Садись ко мне на качели, - пригласил он такую же молоденькую и весёлую муху, - будем качаться вместе. Муха обрадовалась и уселась, расправив платьице на коленках.
Они раскачивались всё сильнее и сильнее и смеялись всё звонче и звонче.
Они бы, наверное, поцеловались, если бы паучку вдруг не захотелось есть.
- Твой папа ел мою маму, - сказала муха, - значит ты можешь есть меня.
- Мне жалко тебя есть, мы лучше с тобой покачаемся.
- Но ведь если есть понемногу, мне не больно.
Откусил паучок кусочек, отпил глоточек - и мухе не больно, и паучку вкусно.
- Давай дружить, - сказал паучок.
- Давай.
И они дружили пол-лета. И ещё четверть лета. И ещё один день.
- Я люблю тебя, - сказал в этот день паучок. - Давай раскачаемся до самого неба!
- Давай.
Они раскачались до самого неба, и покачались ещё пять минут.
- Ты самая вкусная муха в мире, но отчего ты так похудела?
- Оттого же, отчего ты так растолстел.
И тут ветер сдул с качелей мёртвую муху, не дав ей прибавить к необидным словам - обидные.
У паучка заныло под ложечкой. Не то было жалко подружку, не то снова хотелось есть.
- Садись ко мне на качели, - позвал он другую муху, пролетавшую мимо.
- Я боюсь.
- Не бойся, я добрый паучок, я очень люблю мух.
Муха села на самый краешек и зажмурилась.
- Давай дружить. Может быть, ты даже вкуснее той, с которой я дружил раньше.