1.

Сосны в небо ушли и ещё не вернулись.
В трёх из них мы с тобой
заблудились уже.

2.

Пьёт из белой ракушки ящерка.
Ай, ладушки-ладушки!
Ест на белом камушке оладушки.
По её зелёной спинке
золотистые песчинки
покатились и поблёкли...

3.

На земляничной наковальне
смеётся и плачет.
Изумрудной цепочкой нас сковало
до вечера.
Ночью разные цепи у нас -
чёрные цепи.

4.

Упали солнечные листья на землю.
Остались пасмурные листья на ветке.
На ветке плачут два зелёных глаза.

лето 1969 г. Салтыковка

Вместе с клёном
пускаем кораблики,
золотые кораблики
с красными реями.
Вместе с клёном
пускаем кораблики,
крошечные кораблики,
пускаем и думаем:
реки замёрзли,
моря замёрзли,
океан замёрз...
Пускаем и думаем,
и думаем, как большие:
куда им плыть,
нашим корабликам,
золотым и беспомощным,
с красными реями?

11 октября 1969 г.

1.

В школе несколько глобусов.
Стану в центр, магнитная и солнечная,
и без конца их вращаю...

2.

Когда вызывают к доске,
и я по ней ползаю,
а вы с усмешкой читаете
мой известковый след, -
я не улитка, я галактика,
лишённая неба.
Вы думаете, я ползаю 
слева направо?
Нет, я вращаюсь!

22 февраля 1970 г.

А когда мы умрём,
расточители собственных лёгких, -
задохнётся и мир,
расточитель поэтов и ласточек!

6 марта 1970 г.

Застенок, а не любовь -
пытать и не выпытать,
в каком рукаве у меня
спрятан напильник...

1971 г.

Далеко от меня ты...
Меж нами не столько земли,
сколько болтливой воды.
Мне хотелось бы думать:
в помыслах разошлись...
Но меж нами и неба не столько, 
сколько болтливой воды!

лето 1984 г. Нью-Йорк

Поздней осенью или зимой
строишь планы на лето,
а за тобой по пятам
ворчливая ходит волна -
мокрой тряпкой стирает с доски.

1987 г.

Из-под балкона ласточка вынырнет,
нырнёт - и опять вынырнет.
А я из трясины вытаскиваю поочерёдно
то одно крыло, то другое,
то крыло, то плавник.
Водяной, баловник,
в мою двойственность вник.
Отбиваюсь от мелочей.
На пустыре молочай
сушит млечные железы.
Он нас выкормил.
Кто ж нас подкинул?!
Всё лето дурманили шелесты:
песка,
    зависших стрекоз,
влажного тополя
            и чего-то загадочного
в механизме часов у тебя на руке.
Рядом сердце стучало,
себя расточало,
и тоже тонуло в реке,
имеющей с летом общий корень.
И та же трясина квакала
миллионом пустых кошельков.

1986 г.

Ведь и года ещё не прошло.
Дотянули б хоть до годовщины.
Но на кладбище видела я
могилы младенцев грудных...

23 октября 1988 г.

Приснился - белый как бумага.
Пишу диктант с ошибками, не у кого списать.
Друг у друга написаны на роду.
А двойка похожа на лебедя.

март 1990 г.

1.

Здесь беловик зыбучего песка,
да облака летучий беловик,
да сердце чистое, как в детстве:
ни дня, ни часа начерно!
Ни слова...

2.

Утренний запах кувшинок,
час умыванья.
Кладу под подушку утро -
и никогда не умру!
Каждый вечер -
по утречку, вёдрышку, солнечному зайчику.
А если пасмурно на реке,
то просто посплю подольше.

3.

Композиция в духе Дали:
берег, столик, вертикального неба лимон.
Ни души, только смех в лозе.
Смех,
    смех,
        смех!
            Сорок эх...
Смех в ракушке,
           ладошке,
                лодыжке.
Ой, щекотно, нога затекла!
А не стой на одной ноге
перед странной картиной:
берег.
    Столик.
        Вертикального неба лимон.

4.

У подсолнухов бабьи подпёртые лица.
Прохожу вдоль плетней на пристань.
Киваю, киваю, киваю головой...

5.

А поле чудесно вспахали.
Синего цвета - света! -
выпуклые детали:
    комья земли,
          грачи,
обезглавленная колокольня.
Туча,
    голубь,
          любовь.
Всё сначала...

март 1990 г.

Выйти в поле -
из леса, из боли, из чужого подъезда, -
и рассосёт леденцово.
Сладко, сладостно мельканье платформ:
Одинцово,
        Перхушково,
                  Жаворонки...
Ах, нет: Салтыковка,
                Посад,
                Петушки!

Ручей журчит в горле: буль, блю, лю...
Не понимаешь!
Ну хоть умойся,
попей,
отдохни на обратном пути.

март 1990 г.

Шёл снег потихоньку.
Шёл век не спеша.
Шёл по шоссе человек.
Ах, как не хотелось его обгонять!

апрель 1990 г.

Томиться в городе всю зиму, всю жизнь,
воображать себя в поле, в саду, в лесу...
А летом в деревне соскучиться по трамваю,
по твоему звонку в первом часу ночи...

Сегодня догорит сосулька,
и я посею на балконе цветной горошек.
А после обеда горсть хлебных крошек
брошу не снегирям, а воробьям.
Не синицам, а... журавлям! журавлям!
В синих проталинах
близкое-близкое небо.

Выставь зимние рамы,
вымой стёкла в доме -
и душа родится от занавески,
от солнечного зайчика на подушке.
И тотчас, новорождённая, умоется.
Ничего, что к душе твоей светлой прильнёт
чужая душа -
            потёмки...

На пригорке,
подпоясанном речкой, -
белое, синее, золотое.
На крест помолюсь,
на маковку умилюсь.
Извёсткой, в чём ни провинюсь, обелю.
Я люблю
в белом цвете семь чёрных скрывать.
Ты меня научил горевать
                    тайком.

апрель 1990 г.

Столько радостных дней в моей жизни,
что никак не собьюсь со счёта,
Прощаний почему-то больше, чем встреч.
На пороге чуть дольше стоишь, когда уходишь.
Чуть горше целуешь - на память.

Вешним ливнем на платформе "Вешняки"
окатило, втолкнув в электричку.
Без билетов - мимо кассы, моста, колокольни!
Только что на ветру бились платьев колокола.
...липнут, мокрые, к телу -
раздевают девчат догола.

В окне электрички иван-чай.
То кипит, то настаивается -
как ветру заблагорассудится.
Колёса стучат: еду-еду, не скучай, не скучай...
А потом всю ночь на кухне
будем пить
        иван-чай
              в окне.

Срастаясь с ракеткой,
летаешь над зелёным столом.
Срастаясь с велосипедом,
сто раз облетаешь зелёное футбольное поле.
И только со мной срастаясь, не летаешь:
в дремучем лесу до утра плутаешь,
что ни наплету - расплетаешь...

11 апреля 1990 г.

1.

Цветущей липы веретено.
Жужжит, вся в пчёлах, в шмелях.
Наматывает солнце,
наматывает дождь,
наматывает две тропинки босые -
через поле и вдоль реки.
... слёз моих тропинки косые
из-под руки.

2.

Цветущей липы шатёр.
Шатровая церковь.
Посижу на коленях, помолюсь,
две медовых свечки затеплю.
А снаружи:
мокрый шмель карабкается по стеблю
тысячелистника в лиловом меду.

3.

Ливень липы медовый, золотой.
А сверху ещё один ливень, с грозой, -
серебряный.
Пережидаю под липой - липовая Даная.
В паутине пыль водяная - радуга.

4.

Липовый чай, прошлого лета гербарий.
Всю зиму кашляю,
всю зиму липа цветёт стакане.
... ласково друг с друга стекали
на землю.

14 апреля 1990 г.

В.К.



Что ты видишь в окне
по дороге в заштатный Муром:
Ильи Муромца шлем?
Маковку церкви лесной?
... облако сероглазое
с капелькой на щеке?

14 апреля 1990 г.

Красим яйца в луковой шелухе.
Обжигаем пальцы о побежавший воск.
Целуемся строго, крест-накрест...

апрель 1990 г.

Третью весну
клён в окне раскрывает свои парашюты.
Третью весну
зависаем с тобой над землёй.

Тополь вымахал на балконе.
Третья, четвёртая ветка,
проедает железобетон.
Каждую весну
здороваемся за руку сквозь ледяную решётку.
Каждую весну зарекаюсь: вырву с корнем!
... тебя с корнем из сердца!

май 1990 г.

Красиво карасей удить:
вытаскивать из зеркала закат
в малиновой, кольчужной чешуе...

июль 1990 г.

Можно карточку передержать
в проявителе - до черноты.
Можно женщину -
            в чёрном теле...

октябрь 1990 г.

В очередь за грецкими орехами -
погреться.
Греция, Греция, - повторяю про себя, -
Древняя Греция, - пока не стану сама
древней,
      древней,
            древней...
Древней Русью!

26 ноября 1990 г.

Нарочно выбираю дорогу
мимо дома, где мы познакомились.
В окнах свет не горит,
и нас больше туда не зовут.
Но хожу и хожу мимо дома,
не имевшего другого предназначенья.

26 ноября 1990 г.

Когда говорят - дубина, -
имеют в виду человека.
А в дубе разумно всё.
Подержаться за дуб -
пообедать не хлебом единым.

26 ноября 1990 г.

Не пугайте смертельной болезнью
того, кто уже родился...

26 ноября 1990 г.

1.

Зазвенело в ушах.
Отпер входную дверь.
Захлопнул, плечом подпёр.
У ангела на пороге
тебе не понравились печальные глаза.

2.

С ангелами как с женщинами,
их целая стая.
Выбирал, перебирал руками.
То смеялись, то плакали невпопад.
Выбрал куклу, играл день и ночь.

2 апреля 1991 г.


***

Все явленья природы на руку:
солнце -
друг у друга в глазах померкнуть,
дождик - смыть поцелуи с лица,
трава и листва -
отдышаться от разбеганья галактик...
Всю зиму задыхаюсь в метро,
проезжая твою остановку.

9 апреля 1991 г.

Пируешь с весёлым человеком -
узнаёшь, как веселится Господь.
Нет, не просит лишнего плоть:
хлебом, водой, лепестками шиповника на ветру,
ласточками на проводах
пируешь с весёлым человеком!..

9 апреля 1991 г.

Я больше не вслушиваюсь в себя:
в боль, обиду, заботы о хлебе насущном,
в голод, холод грядущей зимы,
в то, что вряд ли встретимся мы на земля,
а на небе тем более...
Я больше не вслушиваюсь в себя.
Я слушаю только колокол на колокольне!
Сегодня колокол раскачивал то звонарь, то ветер.
Сегодня колокол вдвоём через двор несли...

апрель 1991 г.

Сидим на свежих сосновых досках.
Закрываю глаза - пахнет новым домом.
Закрываю глаза, расставляю мебель:
стол и шкаф для посуды - а спать на печке.
Жалко спать, всю ночь над крыльцом
сосны скрипят.
          Всю жизнь...

1 мая 1991 г.

Приторно груша цветёт.
Приторно любит меня
застёгнутый на улыбку неудачник.
Он любви мне своей не простит.
Ненавидит, - а любит, любит, любит!
Приторно груша цветёт.

май 1991 г.

Цветущая вишня
сливается с больничной стеной.
Зрачки побелели, убитой любви негатив.
До чего же цветущая вишня
черна в этом году!
Нет, я буду всю ночь, всю жизнь
в ванной печатать карточки.

май 1991 г.

Простая икона в фольге.
Бумажный глянец.
"Стая Трца",
За столом - стая из трёх ангелов.
Смешно, как ты приклеиваешь бумагу к доске,
отдираешь фольгу,
царапаешь картинку гвоздём.
Я же время молиться и ангелов привечать
не потрачу на изготовление древностей.

21 мая 1991 г.

Детские запахи:
дождя и пыли;
георгина -
           лицо
в остроконечной тени ледяной утопить.
И сбегает крыльцо босиком
глубоко-глубоко в сад.
А ещё пахнет шкаф платяной
всем, что было сто лет назад.
А в полдень
      краснощёких помидорных грядок
кислятина -
      в сарафанчике гораздо выше колен,
коленки в зелёнке,
серебристые змейки из лейки,
и так клейки от смолы
сливы вдоль изгороди,
и так мальчишки смелы,
на воротах катаются,
на водосточной трубе висят, 
заглядывают на террасу.
Дедушка был их, эх...
А бабушка наклоняется к медному тазу,
снимает пенки с клубничного варенья.
А у меня нет ни паспорта,
ни удостоверения личности,
но у меня в тысячу раз больше, чем потом,
когда Дом и Сад
              позади.

21 мая 1991 г.

Я люблю за столом только светлые лица.
Хоть заставьте себя, хоть превозмогите!
И стол - обязательно круглый, не стол, а солнце.
Солнце, в подсолнухах всё...
Только с тобой и люблю обедать чем Бог послал.
Хлебом, чаем, пустым огурцом без соли.
Ради твоей улыбки нравлюсь тебе из последних сил!
Очень круглое у тебя лицо - в лучах, лепестках.
И пахнет от тебя то ли пылью,
то ли пыльцой - бесконечно.
А с чужими и курица в фольге как трава,
и кофе - вода от мытья посуды,
и когда меня зовут обедать чужие -
с обидой на лице, с праздниками по расписанию, -
я далеко в саду - не слышу, -
или в одеяле с головой - сплю.
Я люблю за столом только светлые лица.
А в отвёрнутых друг от друга подсолнухах -
не солнце,
а совсем другая звезда -
Полынь...

6 августа 1991 г. Павловский Посад

Луч упал на подсолнух в банке,
и стол обеденный заулыбался.
А стояла на столе солонка,
чёрный хлеб кирпичиком - бородинский,
яичница-глазунья - хохотунья,
да крепкий чай, золотоглазый, щурился на свет,
да твои глаза, соломенные от лета,
а из бровей смешная торчит солома,
золотыми пружинками,
хоть причёсывай, хоть примачивай -
а выстреливает!
- Видишь, старый стал, из бровей солома,
по три чашки выпиваю в гостях, а уж дома...
- А ты у меня в гостях?
- В гостях.
- А какой-такой нынче праздник?
- А подсолнух в банке!
... а мы что же, с тобой, - пауки в банке?!
Не заметили, как солнышко перекатилось
со стола на подоконник,
на занавеску,
на книжный шкаф.
Тускло вспыхнули на миг корешки - и погасли.
Бросились в глаза: твой Пушкин, мой Лермонтов, -
и ещё одна, тонкая, без корешка, между ними.
И нельзя было догадаться,
что она называется "Я садовником родился"...
А ты взял на дорогу неспелую грушу.
- Дома доспеет.
А подсолнух,
свесив голову на дорогу,
завечерел, потух.
А ты шёл по дороге, не оглядываясь,
превратился в чёрное семечко.
То ли птицы склевали.
То ли точно такой же, как в банке,
мимоходом сорвали.
И - луч солнца упал,
и солонка, и хлеб, и арбуз...
Но не нас с тобой в гости позвали.

август 1991 г.

Кате



1.

Сеном пахнет засохший букет.
Солнце не может пахнуть погребом, плесенью.
Мощи святых пахнут сеном, сном в шалаше.
Потому и мощи, что могут как солнце:
сухо, сладко, светло по ночам,
когда страшно, горько, темно...
И - сухое яблочное вино в погребе.

2.

Сеном пахнет засохший букет.
Переберу по цветочку:
пижму вешали в палатке - от комаров.
Мяты пили зелёный отвар -
студили песок на Оке,
а то пятки нам жёг,
наше самое слабое место.
Я-то думала - сердце!
... дразнили - жених и невеста.
А дальше зверобоя гудела и шелестела поляна.
Пчёлы путали со зверобоем мою голову.
Нет, не кусались!
И друг друга с тобой мы
иван-чая султанами нежно касались
на таком расстоянии,
что уже бесполезно кричать.

3.

А донник - отдельно.
Умные пили до дна - мы любили до дна.
Вся как на ладони видна:
божья коровка, перевёрнутая на спинку.

4.

И ромашку отдельно.
Врала, что не любишь меня, врала да врала,
а я всё рвала да рвала,
лепестками сорила, сорила...
Светлым-светло на обочине.

12 августа 1991 г.

А сегодня твои именины.
Все сидят за столом, пьют вино, едят пироги.
Ангел совсем бы не занял места,
да его не позвали.
Постоял за дверью, потрогал звонок,
посидел на верхней ступеньке...

29 сентября 1991 г.

Стукнул листок в окно.
Проснулась и не пойму:
кто это меня позвал?
И - куда...

1 октября 1991 г.

Лучше б окон не мыла:
осень вошла и села за стол.
Ждёт, когда чаю нальют.
Улыбается - а я только морщусь в ответ.

Стрекозы, кузнечики
в июльском журчат телефоне.
С кем хочу, с тем и договорюсь о встрече.
За лугами, за лесами, за речкой Клязьмой...

1991 г.

Голых Господь оденет,
голодных Господь накормит,
бездомных Господь приютит.
А кто разлюбил друг друга -
того разлюбил Господь.

3 января 1992 г.

Отныне и пишется - пашется.
Поэма зелёных ростков на ныряющих грядках.
Лопатой гребу под себя -
а то всё от себя, дурёха!
Талой водой в веснушках затопленный огород.

14 апреля 1992 г.

Выпрашиваем у Бога покоя, свободы, -
а Бог посылает то любовь, то скорбь.
Вот камень спокоен -
об него разбивается море.
Или свободен старик, похоронивший жену.

Плакала, пока не вспомнила,
что сегодня Страстная пятница,
что плачу - не по тебе...

25 апреля 1992 г.

Ласковый голос.
Лучи в голубях и пылинках...

май 1991 г.

Хоть убей, не заставишь меня ненавидеть!
Всем скажу, что ты голубь,
а что накаркал...
Скажу, что наврал!

8 мая 1992 г.

На любовь, на молитовку, на грядку лука,
на кровинку, на слезинку -
хоть об камень, хоть в песок! -
станет Русь Святая крепче,
простоит ещё часок...

май 1992 г.

Церковь на Сашином рисунке
полным-полна пенья -
от луча на плоской стене.

июнь 1992 г.

По запахам, как по тайным тропинкам,
в детство, в любовь
возвращаюсь на миг - и назад.
Пахнет мытым крыльцом,
помидорной ботвой,
пылью в начале дождя...

17 июня 1992 г.

На Троицу берёзовый трезвон.
Опущенные скорбно уголки
губ:
  отбеседовали мы,
                отулыбались...

июнь 1992 г.

К трём венцам недостроенного дома
подвёл и сказал: - Три венца...
А мне бы и одного хватило.

июнь 1992 г.

Мои ценности - только вечные.
Подвенечные!
А ты мимо проходи, в окна не заглядывай.

июнь 1992 г.

Вот и старость, и шагреневая кожа на руках.
Давай больше ничего не желать!
Два кощея бессмертных.

июнь 1992 г.

Солнце кисточкой мазнуло
верхние этажи.
Нижние оторвались и упали.

июнь 1992 г.

П.К.



Тепло на Пятницкой - от Петиного дома.
На широком, как стол, подоконнике
сижу, свесив ноги во двор.
У Пети душа в пятки.

июль 1992 г.

Набело пишу каждую страницу.
Точно кормлю с ладони птицу
крошками белого хлеба.

Мокрый шелест дождя, и сухой - листвы.
У безответной любви нет собственных звуков.
Зато и плоти нет, чтоб заживо сгорать,
когда ты умер
          или переехал в другой город.

июль 1992 г.

Самозабвенно любить -
значит всем этим быть.
А не собой.
Деревьями, столбами, проводами в ласточках.
Змеем воздушным -
в детстве всё новых и новых детей.
Теченью речки послушным,
как лодка без вёсел.
Колокольней на горе белеть издалека.
Не болеть,
        не умирать...

июль 1992 г. Павловский Посад

Здесь сила светлая сгустилась от молитв.
Белым-бело, как при Сергии.
Твердым-твердо, твердь в крестах.
Легко любить,
зная, что некуда торопиться.

июль 1992 г.

Не понимаю ни слова из надгробной кириллицы.
Письма твои перечитываю -
не понимаю...

июль 1992 г.

Мне жизни не хватит на такую любовь.
Дороги не хватит -
дойти до домика с геранью в окне,
с чайником на огне,
а ты достаёшь из шкафа две чашки, два блюдца...
Вот почему я никогда не умру, -
не успею!
Меня пыль дорожная приподнимает над дорогой.
А дальше - напрямик, по ромашкам, по облакам!

июль 1992 г.

Вышло всё притворное зелье.
От ворот поворот.
Поворот головы:
за рекой белая церковь...

июль 1992 г.

Я не жалуюсь на жизнь,
просто очень одиноко.
Машет веером сорока,
перелетая с берёзы на берёзу.

1.

Уютно в старой церкви, ладно.
"Ваши пальцы пахнут ладаном", - поётся.
Дружное дыханье на ладан.
Так вот что такое соборность!
... поётся и плачется.

2.

На Успенье детей причащали.
У стариков и старух стали детские лица.
Вся церковь в ликах святых.
"Всех святых, в земле российской просиявших"...

3.

Перекрестилась бы на церковь,
да руки заняты сумками.
Господи, прости, что я не ангел!
Посмотри, что у меня вместо крыльев!

4.

Когда душа полна молитвенного лада,
никто навстречу мне с пустым ведром
не попадается, не звякает,
разве что зальётся серебром колодезным...

август 1992 г.

Да как мы посмели привыкнуть к любви!
Но привыкли же и к воздуху - дышим, -
к маминым ласкам -
огрызаемся, чуть не в духе,
к Божьему дару -
и не думаем благодарить...

август 1992 г.

Вернуться бы в первый день любви,
когда от реки ещё пахло рекой, а не тоской.
А когда расставались, я тебе махала рукой
с берега:
        - До свиданья!

август 1992 г.

Белый пароходик, тихоходная баржа!
Схожа с лезвием ножа тоска по реке.
А на мосту ещё острей.
...целоваться на мосту.

август 1992 г.

Проточные речные мысли.
Не мешай мне плыть по течению,
думая о тебе, как о мёртвом:
только светло.
            Тепло.
                Кувшинка за кувшинкой.

август 1992 г.

Скулит-поскуливает ветер,
серебряных змеев запускает по траве, по воде.
Сентябрь - с середины июня.

август 1992 г.

Душно от песка, от сосен.
Кладбище на берегу Клязьмы.
Сняла чёрное платье, платок,
купается, 
        совсем молодая...

август 1992 г.

Вот так рассядешься под яблоней, когда
на ней налив запретного плода.
Как осенит законом притяженья!
А тебе и закон притяженья не писан...

август 1992 г.

Облепиху - по ягодке в банку,
привязанную к поясу.
Перебираю янтарные чётки.
Никуда не тороплюсь.

август 1992 г.

Поливаю георгины из лейки.
Перед алым в белых ушках -
бабушкина стойка.
Разотру полынь в пальцах, понюхаю -
повстречаю отца в степи,
в крылатой плащнакидке.
Читаю Отче наш твоим голосом.
Ничего нет своего - ни старости, ни смерти.

август 1992 г.

В нашем домике дощатом плач смоляной.
По гулянью в сосновом бору тоска,
янтарная доска...

август 1992 г.

Под яблоней сверчок,
а я хватаю трубку,
хочу сказать: - Не туда попали!..

август 1992 г.

Пруд обмелел от засухи, едва дышит.
В соломенном ожерелье травы тонкая шея.
Горлышко-пунктир, вот-вот...
И душа обмелела,
а то всё любовь через край.
Боялся утонуть.
А ведь мог научиться плавать.

август 1992 г.

А в довершенье жары,
по-старому, ещё июльской, -
ящерка поперёк тропинки.
Думала, мёртвая, - как вдруг
молниеносной спинки движенье:
юрк, юрк - и нет...

август 1992 г.

Трава в алмазах, бабочки в глазках.
Душа на цыпочках.
А ты занёс сачок.
Похоже на топор.

август 1992 г.

Жить, как будто день - последний, -
не откладывая на ближайшее воскресенье
любовь к старой яблоне в саду,
к Богу,
     Пушкину,
           ребёнку.
К тебе.

август 1992 г.

Когда ты был,
всё ликовало, пело,
подзванивало лесными колокольчиками.
И вот провода без ласточек.
Совсем не похоже на нотную тетрадь.

август 1992 г.

Груша, слива, две яблони.
Между ними полянка, тесная, как колодец.
А ты не смотри по сторонам, смотри в небо!
Круглые крон купола...

1.

Под колпаком.
- Дай мне свободу, - твердишь.
Стой под куполом, вот тебе и свобода.

2.

В ком Бог, тот и свободен.
Под венцом ли,
под ярмом...

август 1992 г.

С петухами проснусь,
с глупыми курами лягу.
Деревенской, простой стала в угоду тебе.

август 1992 г.

1.

Не костёр, а сердце: бьётся, бьётся.
Разрывается со слабым бумажным хлопком.
Искры веером в лицо.
А в золе ещё можно испечь
нам на ужин две вкусных картофелины.

2.

Дымовая завеса, до слёз.
Но лучше плакать от дыма,
чем отвести занавеску рукой:
не ты под окном.

Ч.



Чайка над Клязьмой
белая-белая, высокая-высокая.
Крыльями машет, что кисточкой мажет,
вид за видом рисует.
Кто только глаза ни разует:
с правого крыла - колокольня белым-бела,
кап-кап,
    потекла...
Звон серебряный,
            на ресницах паутина,
августа середина.
Середина-седина,
речка - стёклышко до дна.
Ближе - левое макнёт,
левым ласково махнёт:
домики в наличниках,
в беленьких, кружевных.
В белых козах бережок.
В небе месяца рожок бледный-бледный.
Ещё рано по домам...

1.

Загляделась на сиреневые астры.
Не на зависть мне, а лишь на загляденье
повезли кому-то, с лунной сердцевинкой...

2.

У цветов бесплатный запах.
В тамбуре, где нас друг в друга
впечатывают, как улитку в камень,
в чужой букет окунаю лицо, как в ведро...

С тобой дом и под зонтом, на мокрой скамейке.
Прозевали последнюю электричку, не беда!
С тобой Божия еда - хлеб да вода.
А в каком доме ни поселюсь без тебя,
переночую - и дальше.
Всю жизнь где попало ночую - кочую.
Без тебя...

сентябрь 1992 г.

Прожили три года,
как будто лишь на мгновенье
встретились в метро на станции "Белорусская":
я наверх по эскалатору - ты вниз.
Едва кивнули друг другу.

Так и не прошлись по Пречистенке.
Когда ты любил меня,
она называлась Кропоткинской.
Теперь ты любишь всё, что до меня.
Она и тогда называлась Кропоткинской.
Москва любит вспоминать
своё досовковое детство.
Гуляю одна по Пречистенке.
Вспоминаю.

13 октября 1992 г.

Думала, снег
отдалит тоску хотя бы на толщину покрова,
а снег только осветил её всю,
с лета укромную, тайную.
... не освятил.

октябрь 1992 г.

Твой голос - ласточка-касатка.
Нырнёт и вынырнет и посидит на проводах.
То дна коснётся, то облака, то сердца моего...

ноябрь 1992 г.

Пока разматывала клубок
к реке бегущей тропинки,
сама тропинкой стала, раздетой и босой...

Подражаешь разбеганию галактик?
А я солнцу подражаю - деток рожаю.
Характерами не сошлись, разбежались.
Доподражались.

декабрь 1992 г.

Старость, болезни, дождливые зимы
только и ждали, когда ты меня разлюбишь.
Как набросятся из-за угла!

декабрь 1992 г.

Неисчерпаема любовь.
Бесконечна.
Как земля в проталинах, в подснежниках.
Как небо в солёных звёздах, в слезах.
Как дорога в гигантских шагах телеграфных.
Доехали до Костромы, а тебе телеграмма:
"Обнимаю, целую, люблю".
А кто вычерпывал из кастрюли,
тот и ушибся о дно,
тот и вопит: - Разлюбил!
Ездит по кольцевой дороге бесконечно.
Неисчерпаемо.

декабрь 1992 г.

Тебя мне жаворонок напел,
ласточка нарисовала, -
но и ворон накаркал,
и сбылось...

март 1992 г.

В стакане ложечкой звякаешь.
Колокол звонит в морозном воздухе.
По утрам-вечерам перезваниваетесь поверх крыш.
В пространстве и времени нашего перезвона живу...

1993 г.

Март приближается.
Солёной и горькой влагой набухли сугробы.
Не понимаю ни слова, - как будто я там,
где на другом языке говорят.
- Тупая! - кричишь мне вслед
и сквозь меня на свет
смотришь, пока не ослеп...

февраль 1993 г.

Живу в ожидании встречи,
со дня на день переносимой, с года на год.
Смыслом жизни рискуя, живу.
Встречусь с Богом нежданно-негаданно.
Боже, на что потратила жизнь!
Лучше б в комнатке прибралась,
лампадку зажгла...

апрель 1993 г.

В.С.



От золотого дождя на память:
капелька перстня на безымянном пальце
да неба лимонного ломтик
на Окой...

Царство Небесное сложено
не из белого камня.
Царство Небесное сложено
из светлого сердца.
Все мгновения радости,
такие редкие в царстве земном,
в Царстве Небесном и есть сладкая вечность.

4 апреля 1992 г.

Когда я смотрю на Москва-реку, -
во мне и кровь голубая, 
и глаза - две отвязанных лодки -
легко по теченью плывут...

В.К.



Хоть с утра из мелких сит
промозгло моросит, -
всё ж небо в Шугарове высокое-высокое:
роща с ангельским лицом
держит тучу над крыльцом...

1993 г.

Просыпаюсь - а птицы уже отпели,
и лица осунулись, 
            и поезд ушёл.
Говорю себе бодро: - Ещё не вечер! -
зажигая настольную лампу.

1993 г.

1.

У вас пражская весна -
у нас московская осень.

2.

В 10.05 остановились часы.
Больше нет ни московского времени,
ни российского пространства.

3.

Ты плачешь? - что же тут такого,
перелистай учебник вспять:
нам после поля Куликова
ещё сто лет под игом спать...

4.

Вот и испили свою горькую чашу
Лужников...

5.

Рисовала, как река впадает в море.
...в узкой лодочке плывём.
То как дерево растёт.
...у тебя в Тучкове липа.
Как вдруг липа и река
превратились в паука
на расстрелянной стене.

6.

Нет поколенья на Руси, не пережившего
хотя бы одну оккупацию.
4 октября сегодня.
До 9 мая дожить...
Довоевать!

4 октября 1993 г.